- Я ничего не могу добавить к уже данным, - проговорил Татаров, не поднимая головы. Савинков осмотрел его, опять как в Женеве, представляя, как рухнет с шумом на землю под ударами товарищей.
- Но я говорю, Николай Юрьевич, в нашем распоряжении есть новые данные. Вот, например, вы указывали на провокатора в партии. У нас есть теперь данные, могущие, быть может, реабилитировать вас окончательно.
- Да, я говорил о провокаторе. И сейчас скажу, - провокатор это "Толстый", Азеф.
- Откуда у вас эти сведения?
- Эти сведения достоверны. Я имею их из полиции. Моя сестра замужем за приставом Семеновым. Он хорош с Ратаевым. Я просил его, в виде личной мне услуги, осведомиться о секретном сотруднике в партии. Он узнал, провокатор "Толстый", Азеф.
- Ну, вот видите, - произнес Савинков, - если вы могли бы документально подтвердить это, хотя прямо скажу, я лично полицейскому источнику полностью не доверяю.
- Я понимаю, но здесь, Борис Викторович...
- Я понимаю, Николай Юрьевич, - перебил Савинков, - но разбор этого материала - дело следственной комиссии in corpore, мне поручено пригласить вас. Вы хотите придти?
Он видел, как Татаров волнуется, теребит, мнет бороду.
- А кто там будет?
- Чернов, Тютчев и я.
- А еще кто?
- Больше никого. Татаров молчал, соображая.
- Ну, хорошо, - проговорил он. - Я приду. Какой адрес?
- Улица Шопена 10, квартира Крамер. Спросите госпожу Крамер.
- Хорошо. В восемь?
- В восемь.
В передней, в приоткрытую щель смотрела Авдотья Кирилловна.
- Скажите, - остановил вдруг Татаров Савинкова, проговорив тихо: - Как же так, вы подозреваете меня и не боитесь придти ко мне на квартиру. Ведь, если я провокатор, я же могу вас выдать?
- А разве я вам сказал, что мы подозреваем вас? Я в это не верю ни одной минуты, Николай Юрьевич. Для того и приехала комиссия, чтобы окончательно выяснить.
- Ну, хорошо, до свиданья, - проговорил Татаров.
- До свиданья, до завтра. Только, пожалуйста, не запаздывайте.
Легкой походкой Савинков опустился по лестнице, на которой дворничиха зажигала керосиновую лампу. На улице Савинкова охватило чувство хорошо выполненного дела: - в восемь Татаров будет в квартире Крамер.
7
В доме № 10 на улице Шопена оживление началось с пяти. А с шести Беневская села в гостиной в кресло. Была бледна. Вероятно не опала ночь. Калашников то ходил по кабинету, то что-то насвистывал, то выходил в коридор.
В дальней, пустой комнате, согнувшись за столом что-то писал Савинков.
Назаров и Двойников пили чай. Они были друзья с юности, как еще привезли их отцы из деревни и отдали на Сормовский в мальчики.
- Нет, Шурка правды на свете, - откусывал сахар крепким зубом Назаров. Во время восстания сколько народу побили, теперь дети малые по миру бродят. Бомбой бы их всех безусловно, вот что...
- Ээ, Федя, - качал головой Двойников, - оно так то так, да все таки, брат, к такому делу с разлету не подходи. К такому делу надо в чистой рубахе идти, может даже я и недостоин еще, например, послужить революции, как вот Каляев.
- Брось трепать, Шурка, - хмурился Назаров, - в рубахе, не в рубахе. Надо убить? Надо. Значит концы в воду и ходи кандибобером.
Назаров допил, по привычке перевернул чашку вверх дном, утерся, сказал:
- Ну, я иду со двора.
Допив чай, Двойников произнес со вздохом что-то вроде "ииээхх!" и зашумел редкими ударами сапог к окну на улицу.
- Стало быть, Мария Аркадьевна, вы выходите к нему и проведете его в гостиную, тогда он отрезан. Я выйду из кабинета.
- Товарищ Калашников, скажите, вы убеждены, что это предатель?
- Да. А что?
- Я боюсь, вдруг ошибка, это ужасно.
- Какая вы чудачка, Мария Аркадьевна. Он предал товарищей, послал их на виселицу.
- Нет, я знаю... убить надо.
В дверь с черного хода раздался несильный стук. Беневская и Калашников вздрогнули.
- Он? Не может быть, рано, - проговорил Калашников и бросился в коридор. Беневская видела он держится за карман. Знала - в кармане финский нож.
Кто-то вошел с черного хода. - Вот шаталомный, - услыхала Беневская голос и смех Назарова.
- Опоздал, чорт возьми, города не знаешь, извозчик дуралей попался, говорил Моисеенко.
- Все в порядке, товарищ Моисеенко, - сказал Калашников.
Двойников тихо свистнул у окна. Все насторожились.
С противоположной стороны улицы, спрятав голову в воротник, согнувшись, быстро шел Татаров.
Беневская подошла к зеркалу и почему-то быстрым женским движением поправила волосы. Оторвавшись от рукописи, Савинков прислушался к свисту, ждал звонка. "Сейчас должен позвонить". Но звонка не раздавалось.
Назаров пристыл к стеклу во двор, походя на кошку:- прямо против окна стоял Татаров, о чем-то спрашивая дворника. Назаров не сообразил, Татаров мотнул дворнику и очень быстро пошел к калитке.
Все замерев, ждали звонка. Назаров кошкой прыгнул с табуретки, бросившись в гостиную.
- Уходит! - закричал он. - Что же вы рты то поразевали!
За Назаровым бросились все к окнам и увидели удалявшегося Татарова.
- УУУУ- гад... - пробормотал Назаров. Калашников стоял растерянный. Беневская странно смотрела на всех. Она была несчастна. На шум вошел Савинков.
- Ушел? - проговорил он. - Теперь всех провалит. Надо сейчас же бросать квартиру.
- А если догнать?
- Что ж ты, на улице?
- А что, и на улице место найдется.
- Брось, Федя, - раздраженно проговорил Савинков. - Сейчас же бросаем квартиру, он всех нас провалит.
8
Ни на один звонок не отпиралась дверь в квартире Татарова. Николай Юрьевич вернулся бледен. Не скрывая своего состояния, еле дошел до постели, упал. Склонившейся в переполохе Авдотье Кирилловне, не выдержал, проговорил:
- Мама, меня убить хотят, не отпирай...
- Коля...
- Оставь меня, - отстраняя рукой, проговорил Татаров.
Зарыдав, вышла Авдотья Кирилловна, закрываясь заскорузлыми неразгибающимися от старости пальцами.
Татаров лежал с закрытыми глазами. Борода неаккуратна, взлохмачена. Мысли бились чудовищно, и не поспевая одна за другой, сталкивались, причиняя невыносимую боль. Татарову хотелось бы не думать.
Но что же сказал дворник? Что сняли муж и жена. Что пришел сперва молодой человек, хорошо одетый. Все это могло быть. Потом прошли двое, "как бы рабочие, в картузах". Все стало ясно. Савинков заманивал. Изящный Савинков, называющий "Николай Юрьевич", подающий руку, говорящий умно, любезно - был страшен. Татаров чувствовал на лбу пот, и словно тяжелым молотом ударяли изнутри в голову. Казалось, что слышится какой-то несущийся мимо шум. Будто сама жизнь несется уже мимо Николая Юрьевича Татарова. Чтоб освободиться, он попробовал встать. Но голова закружилась и Татаров упал на локоть.
9
Савинков и Назаров шли по Огродовой улице.
- Да ведь ты говоришь нужно?
- Нужно.
- Значит и убью.
- Чем?
- Ножом.
- На дому?
- А то где же?
- А если не уйдешь, Федя?
- Брось, если да если. Не хочешь посылать, сам ступай, только ведь, поди, не сумеешь, - засмеялся Назаров, обнажив крепкие, желтоватые, нечищенные зубы.
- Ладно, - проговорил Савинков, - валяй. Но ножом трудно, не промахнись.
- Увижу, чем стругать буду, струмент весь со мной. Ээ, ушел гад, а? Сколько народу революционного погубил. Сколько товарищей угробил. Ну да и от нас не уйдет.
- Ну, прощай, Федя, - останавливаясь, сказал Савинков. Он торопился вслед за товарищами к московскому поезду.
- Прощай.
- Ах, да, - спохватился, берясь за карман Савинков. Назаров обернулся. - Я ж тебе денег не дал.
- Каких?
- Да надо же денег.
- Есть у меня деньги. Не надо мне твоих денег, - зло отмахнулся Назаров.