Поднятое было Савинкову болезненно оскорбительно. Он знал, что товарищи за глаза обвиняют его за широкую жизнь на деньги боевой организации. Чтоб прервать эти разговоры, он, нахмурясь, проговорил:
- Пора бы знать, товарищ Прокофьева, что по делам террора приходится посещать места и заведения, не доставляющие особого удовольствия. - Усталость и мгновенное презренье к окружающим охватили его. Он оборвал допрос "Ротмистра".
11
- Скажи, Владимир, ну, что же это такое? - говорил Слетов Вноровскому, выходя из отеля. - На что это похоже? Разве это дело? Что мы сделали? Эти допросы - сказки для малых ребят. - Слетов был возбужден. - Ты знаешь, как я говорил, так и есть, без Азефа Павел Иванович нуль, пустоцвет, ничто. Вместо дела - фраза, поза,
ничего больше. А сам, поверь мне, в Россию он на террор никогда не поедет.
- Почему ты думаешь?
- Разве ты не видишь, он изломан, изъезжен не революционной работой, а какими-то своими философиями, писаниями, вообще достоевщина за пять копеек. Разве такой человек может стоять во главе террора? Потом, его жизнь? Он в Париже сорит деньгами направо, налево, скачки, рулетки, пьянства, говорят про какие-то умопомрачительные оргии.
- Да, ты прав, - тихо ответил Вноровский. - Гоц называл его "надломленной скрипкой Страдивариуса" и, кажется, теперь эта скрипка сломалась. А как его любил, как в него верил брат, Борис.
- Пусть сломался сам, но он втаптывает в грязь и кровь товарищей, в Петербурге случайно не захватили извозчиков, они еле ушли, "Ротмистр" определенно на подозрении. Что же, потому, что Павлу Ивановичу ни до чего нет дела, мы опять посылаем людей на виселицу? Это кабак! Это та же азефовщина только с другой стороны!
- ЦК договорился с ним на год, если в течение года ничего не сделает, теряет полномочия.
- Через год? А год партия должна сидеть в грязи, в которую повалил ее Азеф при помощи Чернова и Савинкова? Вноровский не отвечал.
- Я никогда не думал, что Савинков может сломаться.
- Белоручка, - злобно проговорил Слетов. - Философия всякая, "всё позволено", то да сё, а люди гибнут.
12
Никакой надобности Анри Бинту не было следить за Савинковым в Лондоне. Лондонская конференция проходила под наблюдением двух сотрудников генерала Герасимова. Анри Бинт ждал Савинкова в Париже, и когда после лондонской конференции, в квартире на рю Лало 10 вспыхнул огонь, Бинт понял, что Савинков вернулся.
Но в доме следить тоже было незачем. Следила мадемуазель Фуше, получавшая 50 месячных франков, за рассказы о "мсье Лежнев", по паспорту которого жил Савинков.
Через два дня Бинт писал сводку наблюдений сыщика Дюрюи и своих: "Сегодня 3-го ноября можно утверждать, что Савинков, он же Мальмберг, он же Лежнев, спал один. Вышел из дому в 1 час 35 минут дня. Одет в пальто черного драпа с бархатным воротником, в черном котелке, несет в левой руке портфель с отвернутой застежкой, лицо худое, длинное, усы стрижены по-американски. Общий вид: элегантен, но сильно постарел. Выйдя из квартиры, пошел следующей дорогой: - рю Перголез, Авеню дю Трокадеро, там в табачном магазине, на углу авеню де ля Гранд Арме, купил почтовые марки и, выйдя, опустил в ящик письмо. Постояв на авеню де ля Гранд Арме, повернулся и снова пошел на рю Перголез, где вошел в дом № 7 в нижний этаж к своему другу мсье Герье, 25 лет, поэту. Я следовал за ним на расстоянии тридцати шагов. У дома, где живет Герье, я ждал около часу. Из дома он вышел один. Остановился на улице и мне показалось, что замечает меня. Я подошел к окну магазина. Савинков двинулся в направлении авеню де Малакоф. Здесь он взял извозчика и поехал к Булонскому лесу. Я следовал за ним на извозчике до Рут д-Этуаль. Здесь Савинков вылез, расплатился с извозчиком и в течение нескольких часов ходил совершенно бессмысленно и бесцельно..."
13
На рю Лало, в квартиру Савинкова вошел Моисеенко.
- В чем дело? - проговорил Савинков, понимая, что что-то случилось и прикрывая листом рукопись.
- "Ротмистр" застрелился.
- "Ротмистр"?
- Да.
- Когда?
- Вчера вечером.
- Где?
- У себя на квартире, в Медоне.
- Оставил письмо?
- Нет.
- Товарищи подозревали его в провокации.
- Да.
- Это могло его оскорбить.
- Могло быть, что он, как провокатор, боялся мести.
- И сам поспешил себя убить?
- Самому убивать себя легче.
Савинков задумался, потом, как-то неестественно улыбаясь, проговорил:
- Так. Переехали человека. Ну, что ж. Вечная память "Ротмистру". Еще крестом на дороге больше.
- Только на какой дороге?
- На нашей.
- Вам не жаль?
- Не умею жалеть. Глупое чувство деревенских баб. Чем больше близких падает, тем легче идти самому. У "Ротмистра" остались деньги?
- Пустяковые франки.
- Я дам денег. Его похоронит боевая организация. Савинков замолчал. Молчал и Моисеенко. Когда он ушел, Савинков перечел написанное и стал писать дальше:
- "Я не хочу быть рабом, даже рабом свободным. Вся моя жизнь - борьба. Я не могу не бороться. Но во имя чего я борюсь - не знаю. Я так хочу. И я пью вино цельное".
14
- Ну да! Так что же он делает? Готовит центральный акт? А в чем же это состоит? В том, что в Питере три товарища поездили извозчиками и снялись. Ведь это же форменное безобразие! Это же возмутительно! Таких денег не тратил Азеф! Но тот, по крайней мере, дело делал. Нет, Марк Андреевич, Савинкову надо прямо поставить: - едешь на террор - получаешь деньги, едешь на скачки в Лонгшан твое дело, не гневайся, батюшка. А то на сене лежу, сама не ем и другим не даю.
- Сама то положим ем, - засмеялся Натансон, - в этом то и горе.
- Страннее всего, - проговорил Рубанович, - что штаб Павла Ивановича всё время ездит по Европе. То в Париже, то в Ницце, то в Мюнхене, то в Берлине. Ведь это же стоит сумасшедших денег.
- Я спрашивал его, - печально перебил Зензинов, - говорит, принужден это делать, заметил слежку.
- Я всегда был против передачи Павлу Ивановичу боевого дела, - сказал Карпович. - Теперь сами убеждаетесь. Это граммофон Азефа. Ничего больше.
- Ну это, положим, вы чересчур. Дело Плеве, дело Сергея, Татарова.
- Татарова! Для таких дел не надо организационных талантов. Дал Назарову нож и уехал. В деле Сергея работали Каляев и Моисеенко. А Плеве создал Азеф.
- Нет, товарищи, надо как-нибудь всё это вывернуть наизнанку. Коль работа, так работа. Коль нет, так и денег нет, - замахал руками Чернов, мигая круглым косым глазом. - Ведь он на прошлой неделе, понимаете, на цареубийство глухую ассигновку в 20 тысяч взял!
15
Но если б он даже знал, что консьержка дома, мадам Гато и вертлявая прислуга куплены полицией, возможно, что отнесся б к этому безразлично. Чадный дым наполнял душу. Когда ночью подошел к квартире, в темноте раздался голос Веры: - Бо-ря!
Он остановился. Он быстро вбежал. На мгновенье показалось, что снова с детьми приехала Вера. И это мгновенье было счастьем. Но в квартире - темнота, тишина. Спальня неубрана, на полу банки откупоренных консервов, поваленные бутылки, смятая постель и запах затхлости досказали воспоминания ночи.
"Галлюцинации", - пробормотал Савинков. - "Слышал совершенно отчетливо". Опустился в кресло, показалось, что может заплакать, потому что стремительно проносилась вся разбитая и окровавленная жизнь.
На письменном столе не так лежат полученные письма. "Что за чорт, я кажется начинаю сходить с ума?".
- Жаннет! - крикнул он. - Что за безобразие, вы брали письма с моего стола!?
- Как вы можете так говорить, мсье!?
- Ступайте прочь!
- Я буду жаловаться.
Скалькированные копии писем шли уже в Петербург, в департамент полиции. Анри Бинт знал: - зверь сдается без боя.
16
- О мон шер! - хлопал он по плечу своего друга, титулярного советника Мельникова, - кажется зверь скоро будет совсем ручным!
Титулярный советник Мельников, необычайно боявшийся террористов, недоверчиво качал головой. Но Бинт смеялся, тыкая в живот титулярного советника.