Целых три дня англичане продолжали свой марш к Кале, двигаясь в северо-западном направлении,[479] чтобы компенсировать долгий обходной маневр, который им пришлось сделать, чтобы пересечь Сомму. За все это время они ни разу не увидели врага. Несмотря на недостаток еды и питья, все более холмистую местность, непрекращающийся дождь и пронизывающий ветер, из-за которого каждый шаг теперь давался с трудом, они упорно шли вперед, переправились через реку Анкр у Мирамона во вторник 22 октября, повернули на север у Бокена, обошли город Дулен на следующий день (несомненно, заставив деревенских жителей бежать в убежище подземного города Наур) и пересекли реку Груш под стенами большого замка графа Сен-Поля в Люше. В ту ночь они разбили лагерь в нескольких деревушках между Бонньером и Фревентом, последний был занят авангардом, чтобы подготовиться к переправе через реку Канш на следующее утро. Король, однако, случайно проехал мимо деревни, выбранной его разведчиками для ночлега. Несмотря на то, что он был в двух шагах от этого места, он отказался повернуть назад. На нем был его герб, и отступить, даже по такой безобидной причине, означало бы опозорить его.[480]
На следующий день, в четверг 24 октября, после того, как англичане продвинулись на запад от города Сен-Поль и спустились по долине к следующей речной переправе у Бланги, разведчики и конные патрули принесли королю новости, которые он, возможно, один из всех своих людей, очень хотел услышать. Французская многотысячная армия находилась всего в трех милях на другом берегу реки. Теперь сражение было неизбежно, и чтобы англичане не оказались в невыгодном положении, им было необходимо как можно быстрее переправиться через реку Тернуаз. Шесть рыцарей из авангарда были посланы вперед, чтобы выяснить, охраняется ли брод у Бланги, и когда они доложили, что нет, Генрих отдал приказ действовать со всей возможной поспешностью.
Переправившись через реку, англичане должны были преодолеть крутой склон холма, стоящий перед ними. Это тоже удалось сделать без особых происшествий, но когда они перевалили через гребень холма и вышли на плато, перед ними открылся ужасающий вид: из долины справа от них вытекали многочисленны ряды французской армии, шедшие в боевом порядке с развевающимися вымпелами. Они занимали позицию "как бесчисленная стая саранчи" на широком поле в полумиле перед англичанами. Дорога на Кале была перекрыта. "Их численность, — мрачно заметил капеллан, — была настолько велика, что даже не могла сравниться с нашей". Это была не просто относительно небольшая группа, которая тенью следовала за ними от Аббевиля вдоль берегов Соммы. К этой армии теперь присоединилась запоздалая мобилизованная сила всеобщего ополчения, плод семени, которое росло в течение стольких недель в Руане.[481]
И все же это была не полная военная мощь всей Франции. Хотя многие из его подданных в конце концов откликнулись на призыв Карла V, Иоанн Бесстрашный все еще находился за несколько сотен миль в Бургундии, как это было, по крайней мере, с начала сентября. Его скорого прибытия во Фландрию ждали давно. Например, его сын Филипп, граф Шароле, написал 10 октября во фламандский город Лилль, категорически заявив, что "мой отец недавно сообщил мне о своем отъезде со всеми своими силами, чтобы выступить против англичан на службе короля". Знал ли граф об этом или нет, но это было просто неправдой. Это письмо было просто подачкой несчастным жителям Лилля (которые стояли на пути английского похода из Арфлера в Кале) в попытке убедить их, что их герцог не совсем бросил их на произвол судьбы. Два дня спустя Иоанн Бесстрашный отправил посольство к Карлу VI, снова объявив о своей готовности и скором прибытии. Вместо этого он просто остался в Бургундии в компании тайного посланника Генриха V Филиппа Моргана, ожидая, что произойдет, и надеясь использовать свой шанс для похода на Париж.[482] Бургундским хронистам, особенно тем, кто писал в литературный золотой век правления Филиппа, выпала незавидная задача объяснить отсутствие отца и сына при Азенкуре. Большинство обошло обвинения в предательстве, заявив, что Иоанну Бесстрашному было "запрещено приезжать "[483], а его девятнадцатилетнего сына, "который всем сердцем желал лично присутствовать в битве", пришлось физически удерживать от вступления во французскую армию. По их словам, отец приказал ему не ехать и возложил на трех рыцарей, мессиров де Шантевиля, де Рубе и де Лавиквилля, ответственность за то, чтобы он этого не сделал. "Я слышал, как говорили о графе де Шароле, — сообщал Лефевр, — что даже когда ему исполнилось шестьдесят семь лет, он все еще сожалел, что ему не посчастливилось участвовать в битве, независимо от того, погиб бы он или выжил".[484] Это был, безусловно, блестящий лоск, который можно было наложить на непростительно позорное в других случаях неисполнение долга.
479
Сегодня этот маршрут выглядит очень печально: линия фронта в 1916 году проходила между Перонном, Альбером и Мирамоном, а кладбища и памятники погибшим британцам, австралийцам, канадцам и новозеландцам есть, кажется, у каждого холма, деревни и обочины дороги.
480
482
484