Жильбер де Ланнуа не сообщает о судьбе своих товарищей по плену, хотя можно предположить, что они погибли в пламени. Непринужденная жестокость его рассказа имеет гораздо более достоверное звучание, чем у капеллана или Лефевра де Сен-Реми, и это был бы более быстрый и эффективный метод избавления от большого количества пленных, хотя, тем не менее, приходится сомневаться в том, сколько человек могло быть убито таким способом, поскольку не все пленные были уведены с поля боя, и некоторые, как свидетельствуют другие очевидцы, были убиты там, где находились. Некоторые современные историки утверждают,[576] что эта массовая казнь была причиной гибели стольких французских дворян при Азенкуре. Но они игнорируют тот факт, что победа не могла быть достигнута такой маленькой армией без чрезвычайно высоких потерь среди их противников в ходе сражения, о чем так красочно рассказывают хронисты-современники. Решение убить пленных было, несомненно, безжалостным. Однако если бы Генрих пощадил их и они снова вступили в бой, исход дня был бы совершенно иным, а самого Генриха обвинили бы в уничтожении собственных людей из-за слабости сердца или неуместного милосердия. Примечательно, что ни один из его современников, даже среди французов, не критиковал его решение.[577]
Была ли вообще реальная необходимость убивать пленных? Некоторые историки, вслед за монахом Сен-Дени, утверждают, что реальной угрозы возобновления французской атаки не было, и что весь этот ужасный эпизод был основан на панической реакции на ложную тревогу. Жильбер де Ланнуа, напротив, считает, что приказ был отдан в связи с атакой предпринятой Антуаном, герцогом Брабантским.[578] Это вполне возможно, поскольку герцог прибыл на поле боя очень поздно. Как и его старший брат Иоанн Бесстрашный, Антуан не присоединился к остальным французским принцам, собравшимся в Руане. Вместо этого он держался в стороне, пока англичане не перешли Сомму и не стало ясно, что сражение неизбежно. В этот момент его верность своей стране оказалась сильнее верности брату. 23 октября он пустился в стремительный марш из Брюсселя через свое герцогство, двигаясь днем и ночью с такой скоростью, что не все его люди могли за ним угнаться. К утру 25 октября он был в Перне, на полпути между Бетюном и Сен-Полем, где отслужил мессу, прежде чем продолжить свой путь. Как раз во время вознесения заупокойной службы ему сообщили, что битва произойдет до полудня. Когда оставалось пройти еще около пятнадцати миль, он и его свита вскочили на коней и поскакали, как фурии, к Азенкуру. В спешке герцог не успел облачиться в полный доспех и сюрко со своим гербом. Поэтому он позаимствовал доспехи своего камергера и, сорвав с древка два вымпела со своим гербом, надел один на шею в качестве импровизированного герба, а другой на копье, чтобы он служил ему знаменем. Затем он бросился в бой, за ним последовали его люди, и он был быстро зарублен и убит, поскольку его импровизированный герб не смог защитить его.[579]
На протяжении всего этого французский конный арьергард, очевидно, стоял в стороне. Современные хронисты винили в этом отсутствие командиров, которые оставили их присоединившись к пешим сражающимся, так что некому было вести их в бой или отдать приказ наступать.[580] Справедливости ради надо сказать, что они мало что могли сделать. Их предназначение состояло в том, чтобы преследовать и рубить англичан, когда они будут бежать, после того как кавалерия, авангард и основная часть армии прорвут их ряды. Когда этого не произошло, они не смогли эффективно вмешаться, потому что их путь к врагу преграждали их собственные товарищи по оружию. Только после того, как французские войска были уничтожены или отступили в смятении, стало возможным проведение кавалерийской атаки, к тому времени совершенно бессмысленной.
Те, кто командовал арьергардом, графы Даммартен и Фокемберг и мессир де Ларуа, изо всех сил старались сохранить своих людей вместе и в порядке, как только стало ясно, что битва идет не их пользу. Хотя им не удалось предотвратить бегство многих из них, они, наконец, собрали значительное число людей и, с развевающимися знаменами и прапорами, двинулись в атаку. Независимо от того, присоединился ли к ним сам Клинье де Брабант, эта пестрая группа французов, бретонцев, гасконцев и пуатевинцев объединилась в последней смелой попытке спасти честь Франции. Она была обречена на провал. Как и те, кто был до них, они были встречены градом стрел и пали вместе со своими товарищами на поле боя. Все их предводители, кроме графа Даммартена и Клинье де Брабанта, были убиты. Благородство и самопожертвование, проявленные ими, вызвали лишь презрение соотечественников, которые возложили вину за приказ Генриха убить пленных на "эту проклятую компанию французов".[581]
577
Португальцы аналогичным образом казнили своих пленных в битве при Алжубаротте (1385 г.), когда им угрожала кастильское войско. См.
578
579
580
См., например,
581