Другая реакции на поражение Франции была менее альтруистичной. Например, в Манте, который находился между Руаном и Парижем, у городских ворот была выставлена стража, чтобы "люди, бегущие и возвращающиеся из войска короля, не проходили через город иначе, как группами по 20–30 человек за раз". Город Амьен был столь же прагматичен в заботе о своих жителях. На поле боя были посланы гонцы, чтобы вернуть как можно больше городского имущества, которое было реквизировано для нужд армии их байли. Среди того, что им удалось вернуть, были три большие пушки, две маленькие, несколько побитых щитов, принадлежавших арбалетчикам, и обрывки палаток. Городские выборы, которые традиционно проводились 28 октября, пришлось отменить в условиях всеобщего хаоса, вызванного наплывом раненых и умирающих.[678]
Все города региона теперь надеялись на короля и дофина, которые должны были обеспечить им хоть какое-то руководство после катастрофы. Они все еще находились в Руане вместе с герцогами Беррийским и Анжуйским и большими силами, которые держали в резерве для их защиты. Сейчас, более чем когда-либо, дофин должен был стать объединяющим звеном для тех, кто выжил в битве, но когда ему сообщили шокирующую новость, он оказался неспособен предпринять какие-либо решительные действия. Его паралич был бесполезен, но вполне объясним. Пока он не знал наверняка, что Генрих V покинул Францию, существовали все возможности для дальнейших военных действий; его советники призывали его вернуть Арфлер не только для того, чтобы восстановить французскую гордость, но и для того, чтобы упредить его губернатора, графа Дорсета, в нанесении удара по Руану.[679] C другой стороны, никто не знал, как Иоанн Бесстрашный отреагирует на этот кризис.
В конце концов, страх дофина перед герцогом Бургундским оказался сильнее, чем его страх перед англичанами. Через десять дней после битвы герцог наконец-то отправился из Дижона во главе бургундской армии, которую он обещал послать против англичан. Он не собирался мстить за смерть двух своих братьев при Азенкуре или даже запоздало идти на помощь своей стране. Он направлялся в Париж. Англичане уничтожили для него руководство арманьяков, и теперь никто не стоял между ним и контролем над правительством Франции. Это был шанс, который нельзя было упустить. В качестве еще одного акта неповиновения он взял с собой парижских лидеров кровавого пробургундского мятежа 1413 года, включая самого Симона Кабоша, все они еще находились под королевским интердиктом. В ответ дофин приказал, чтобы ни одному принцу крови не было позволено войти в Париж с армией, а все мосты и паромы в город были убраны.[680]
К 21 ноября герцог находился в Труа, примерно в восьмидесяти милях к юго-востоку от Парижа, с армией, ряды которой ежедневно пополнялись бургундскими участниками Азенкура. Дофин больше не мог игнорировать угрозу. Бросив Руан и северные области на произвол судьбы, он бежал обратно в Париж, прихватив с собой отца и герцога Беррийского. Даже сейчас этот незадачливый молодой человек умудрился оскорбить своих естественных сторонников, проехав через Сен-Дени и не поклонившись аббатству, как того требовал обычай. Лишившись своих арманьякских советников и защитников, большинство из которых погибли или попали в плен на поле Азенкура, он послал срочную вызов тестю Карла Орлеанского, Бернару, графу Арманьяка, приглашая его приехать в Париж и занять место покойного Карла д'Альбре в качестве коннетабля Франции. Уверенный в том, что его назначенец скоро прибудет из Аквитании с целым отрядом опытных гасконских воинов, дофин отверг требования Иоанна Бесстрашного о личной аудиенции и заявил о своем намерении самому принять бразды правления.
678