Выбрать главу

Подавление восстания Олдкасла ознаменовало победу ортодоксии над гетеродоксией (иноверием). Это был и личный триумф Генриха V. Он пережил попытку переворота, действуя решительно, и в процессе этого поставил Церковь в подчиненное положение, которым он не замедлил воспользоваться. Азенкурская кампания будет финансироваться из казны английского духовенства и поддерживаться молитвами, благословениями и проповедями церковников. Новый король с очевидностью выполнил свою коронационную клятву защищать Церковь и будет продолжать это делать. Даже Томас Арундел, архиепископ Кентерберийский, был вынужден признать (возможно, сквозь скрежет зубов), что Генрих V был "самым христианским королем во Христе, нашим самым благородным королем, ревностным сторонником законов Христа".[95] Это была похвала, которую неоднократно повторяли многие современники, и она была очень важной: это был еще один титул, который Генрих V отобрал у короля Франции.[96]

Глава четвертая.

Дипломатические усилия

Генрих V был королем Англии всего несколько недель, когда во Франции произошел драматический поворот событий. Непрочный мир, существовавший между арманьяками и бургундцами с осени прошлого года, взорвался насилием толпы, которое станет отличительной чертой Французской революции 1790-х годов. 28 апреля 1413 года парижский сброд ворвался во дворец дофина, Отель де Гиень, одолел его охрану и захватил самого дофина. Вскоре после этого та же участь постигла его родителей, а король, опять же в сцене, поразительно напоминающей 1790-е годы, был вынужден надеть революционный символ — белый колпак.[97]

Восстание возглавил некто Симон Кабош, который, как и следовало ожидать, был мясником по профессии. Вскоре выяснилось, что, как и большинство парижан, он был бургундцем по симпатиям. Все арманьяки, занимавшие высокие посты при королевском дворе, включая Эдуарда, герцога Барского, Людовика, герцога Баварского (который был братом королевы), и тринадцать или четырнадцать фрейлин королевы, были брошены в тюрьму. Некоторые из них были убиты, другие казнены, и все были заменены бургундцами. Это было, как холодно заметил один бургундский приверженец, лучшее, что произошло в Париже за последние двадцать лет.[98]

Иоанн Бесстрашный мог спровоцировать эти события, потому что он чувствовал, что теряет контроль над своим шестнадцатилетним зятем-дофином, который проявлял все больше признаков независимости и только что сместил своего канцлера-бургундца . Сделав это он вскоре пожал бурю. Дофин горько возмущался публичным унижением, которое ему пришлось пережить, и решил заключить более прочный союз с арманьяками. А в мае его отец, Карл VI, неожиданно обрел рассудок. Это была лишь временное прояснение сознания короля, но его хватило, чтобы подавить кровавый мятеж кабошьенов и заключить столь же временный мир.[99] К августу стало ясно, что арманьяки с помощью дофина восстанавливают контроль над Парижем. Их эмблема, с надписью "верный путь", стала вновь появляться по всему городу и снова открыто носиться на одежде их сторонников. Дофин приказал арестовать некоторых из самых видных кабошьенов и начал снова заменять бургундских чиновников арманьяками. Перед лицом растущих слухов о том, что сам Иоанн Бесстрашный будет схвачен и отдан под суд за убийство Людовика Орлеанского, герцог решил, что благоразумие — лучшая часть доблести, и бежал во Фландрию. Он сделал это, не испросив разрешения короля на отъезд, как он был обязан сделать, и, как писал его канцлер герцогине с едва скрываемой досадой, "не сообщив ни мне, ни другим своим приближенным, которых он оставил в этом городе, можете себе представить, в какой опасности".[100]

На данный момент арманьяки снова наслаждались сладким вкусом победы. Карл, герцог Орлеанский, триумфально въехал в Париж верхом бок о бок с герцогами Анжуйским и Бурбонским и графом Алансонским. Чуть позже к ним присоединились два гасконца, ставшие занозой в боку англичан в Аквитании, тесть Карла Орлеанского, Бернар, граф Арманьяк, и Карл д'Альбре, который теперь был восстановлен в должности коннетабля Франции. Хотя официально был провозглашен мир, весь Париж был полон вооруженных людей, а все чиновники, назначенные герцогом Бургундским, были смещены и заменены арманьяками.[101]

вернуться

95

Ibid., p. 166.

вернуться

96

Короли Франции из династии Валуа традиционно назывались "très-Chrétien", христианнейшие, чтобы отличить их от других королей, включая английских, которых они считали менее богоугодными: McKenna, "How God Became an Englishman," p. 26.

вернуться

97

Bourgeois, pp. 29–31; W&W, i, pp. 170–1.

вернуться

98

Bourgeois, pp. 32–3.

вернуться

99

Vaughan, p. 100.

вернуться

100

Bourgeois, p. 44; Vaughan, p. 101.

вернуться

101

McLeod, p. 94; Bourgeois, p. 46.