Даже без подчинения, предложения герцога Бургундского значительно укрепили позиции Генриха в переговорах с арманьяками. Теперь он мог взять заметно более жесткий тон, называя Карла VI "нашим противником во Франции" и требуя восстановления своих справедливых прав и наследства. Возможно даже, что он считал, что настал момент, когда он может начать свое вторжение во Францию. В какой-то момент весной 1414 года Генрих созвал в Вестминстере заседание Большого королевского совета, состоявшего из всех высших представителей аристократии и церкви, чтобы обсудить и утвердить решение о вступлении в войну. Лорды Большого совета, отнюдь не рабски поддерживая эту идею, обратились к своему королю с упреком, призывая его "в столь важном деле не начинать ничего", кроме того, что было угодно Богу и позволило бы избежать пролития христианской крови. Они призвали его к дальнейшим переговорам, умерить свои требования и убедиться, что если ему придется вступить в войну, то только потому, что все другие разумные пути были исчерпаны и ему было отказано в "праве и разуме".[125]
В ответ Генрих назначил еще одно посольство, на этот раз высокопоставленное, во главе с Ричардом Куртене, епископом Норвича, Томасом Лэнгли, епископом Дарема, и Томасом Монтегю, графом Солсбери. По прибытии в Париж Куртене выдвинул ставшие уже привычными требования на трон Франции, но затем, почти тут же, признал, что это неприемлемо для французов, и предложил компромисс: Генрих примет Нормандию, Турень, Анжу, Мэн, Бретань, Фландрию и полностью восстановленное герцогство Аквитания под полным суверенитетом, вместе с владениями Прованса, миллионом шестьсот тысяч крон, оставшихся после выкупа Иоанна II Французского, и двумя миллионами крон в качестве приданого принцессы Екатерины. Арманьяки, которые уже слышали все это раньше и рассматривали это просто как первый ход в дипломатической игре за брак Екатерины, в ответ повторили тоже что и в 1412 году, они предложили расширенную Аквитанию (хотя сложный вопрос об оммаже остался нерешенным), плюс приданое в шестьсот тысяч крон.[126]
Это были щедрые условия для Арманьяков, но они были ничтожны по сравнению с тем, на что претендовал Генрих. Именно это несоответствие — в сочетании с весьма эффективной английской пропагандой — привело к знаменитому инциденту с теннисными мячами. Как рассказывает Шекспир, дофин в ответ на требования Генриха высмеял его якобы дикую молодость и послал ему несколько теннисных мячей для игры, что вызвало вызывающий ответ Генриха:
Когда мы сравним наши ракетки с этими мячами,
Мы во Франции, Божьей милостью, сыграем сет.
Попадет корона его отца в опасность.[127]
На самом деле дофин, который был почти на десять лет моложе Генриха, не имел никакого отношения к этим переговорам и в момент посольства находился вдали от Парижа, ведя кампанию против герцога Бургундского. Если бы он действительно послал теннисные мячи, особенно Генриху V, который, как известно, был щепетильным в вопросах своего достоинства, это оскорбление стало бы крупным дипломатическим инцидентом и привело бы к резкому прекращению переговоров. Этого просто не произошло. Тем не менее, история с теннисными мячиками попала в некоторые современные хроники, и все английские источники единодушно описывают французов как насмехающихся над претензиями Генриха и высмеивающих самого короля. К послам, по словам одного хрониста, "относились с насмешкой".[128] Все это было явной неправдой, но это была удобная выдумка, которая подогрела антифранцузские настроения и помогла оправдать английское вторжение в следующем году.
Аррасский мир, заключенный в сентябре 1414 года, временно прекратил военные действия между арманьяками и бургундцами и на время избавил герцога Бургундского от необходимости в военной помощи. Условия военного союза, которые он предложил Генриху, были тихо отменены, хотя переговоры продолжались, а поведение герцога во время подготовки к битве при Азенкуре позволяет предположить, что он дал, по крайней мере, молчаливое согласие и заверения в том, что он не сделает ничего, чтобы помешать вторжению англичан. Он был не первым и не последним, кто надеялся, что иностранные войска уничтожат его врагов за него.
128