Было бы удивительно, если бы сбор средств в таких масштабах не вызвал протеста, особенно со стороны горожан, которые уже внесли первую из двух десятых стоимости своего движимого имущества в рамках двойной субсидии 1414 года, а теперь их просили внести вклад в еще один "добровольный" заем. Они даже не могли рассчитывать на утешительную перспективу получения процентов, поскольку ростовщичество было строго запрещено церковью, и все займы между христианами должны были быть беспроцентными. В Солсбери потребовали 100 фунтов стерлингов, но после упорного торга сумма была снижена до двух третей от этой цифры, которые должны были собрать восемьдесят пять знатных горожан. Несмотря на это, потребовалась угроза недовольства короля, прежде чем город наконец передал деньги. Недовольство в Солсбери, очевидно, выплеснулось наружу, когда сэр Джеймс Харингтон, приведя свой отряд ланкаширских латников и лучников на сбор в Саутгемптоне, попытался перейти Эйвон по Солсберийскому мосту и оказался втянутым в полномасштабную драку с горожанами, в которой четверо горожан были убиты, а четырнадцать сброшены с моста в реку. В Лондоне бакалейщик, драпировщик и приходской чиновник были обвинены в том, что ложно обвинили олдермена в том, что он взыскал с них большую сумму, чем полагалось по городскому займу королю; они признали свою вину и были приговорены к году и одному дню заключения в Ньюгейтской тюрьме, хотя это наказание было отменено при условии внесения залога за хорошее поведение.[208]
Состоятельные люди, многие из которых и раньше ссужали деньги короне, были более готовы предоставить значительные займы. Лондонские мерсеры (торговцы текстилем) были среди них на первом месте. Джон Хенде, например, предоставил самый крупный единовременный заем в размере 4666 фунтов стерлингов 13 шиллингов 4 пенса (сегодня он стоит почти 3,2 миллиона долларов), а Ричард Уиттингтон, известный многим поколениям английских школьников как Дик Уиттингтон из знаменитого пантомимы, предоставил 700 фунтов стерлингов. Будучи младшим сыном или членом младшей ветви семьи дворян из Глостершира, Уиттингтон сколотил свое состояние, приехав в Лондон и занявшись торговлей дорогими тканями. Утвердившись в качестве поставщика золотых тканей и вышитых бархатов на сумму более 1000 фунтов стерлингов в год для королевского дома, он стал лондонским олдерменом и трижды был мэром в 1397-8, 1406-7 и 1419-20 годах, а также членом парламента в 1416 году. Будучи лордом-мэром в Кале, и одним из самых богатых купцов в стране и он мог позволить себе регулярно давать займы Генриху IV и Генриху V, в том числе 2000 фунтов стерлингов последнему вскоре после его воцарения.[209]
Не все купцы были готовы, как Ричард Уиттингтон, финансировать короля и его предстоящую войну. Иностранные купцы-резиденты, имевшие коммерческие интересы в других странах, включая Францию, были совсем не рады тому, что их попросили внести свой вклад в военный бюджет. Антонио Морозини, венецианский хронист, жаловался, что многие ломбардские и итальянские купцы подвергались конфискации вместе со своими товарами и были вынуждены платить королю огромные суммы, чтобы добиться своего освобождения. Как бы это ни казалось сомнительным, Морозини был прав. 25 мая 1415 года десять партнеров итальянских купеческих домов были вызваны в Тайный совет и, когда они отказались дать ссуды на общую сумму 2000 фунтов стерлингов, были брошены в Тюрьму Флит — сардонический штрих, поскольку это была тюрьма для должников.[210]
Подобные действия, вероятно, возымели желаемый эффект, так как к началу июня в казну потекли деньги от иностранных купцов: Альберто и Джованни Виктори из Флоренции задолжали почти 800 фунтов стерлингов и 266 фунтов 13 шиллингов 4 пенсов соответственно, Поло де Меулани из Лукки — 132 фунта, а Николе де Малкини и его помощники из Венеции — 660 фунтов. Возможно, в качестве компенсации за суровое обращение, все они были полностью погашены в течение года, хотя о напряжении королевских финансов свидетельствует то, что Лауренсо де Альберти пришлось принять новую форму оплаты, получив разрешение привести пять кораблей без уплаты пошлины за их груз.[211]
Богатства церкви также были предоставлены в распоряжение короля. Нет ничего удивительного в том, что Генрих Бофорт, епископ Винчестерский, самый богатый священнослужитель Англии, одолжил своему племяннику почти 2630 фунтов стерлингов только в июне и июле, или что Генрих Чичеле, архиепископ Кентерберийский, и Филипп Репингдон, епископ Линкольнский, также должны были поддержать своего монарха на сумму 200 и 400 фунтов стерлингов соответственно. Аббаты, приоры и деканы кафедральных соборов также имели доступ к средствам своих общин — хотя откуда монах Генри Кротмейл, член ордена нищенствующих, посвятивший себя бедности, взял 200 фунтов, которые он одолжил, остается загадкой. Что удивительно, так это количество относительно скромных священнослужителей, которые вольно или невольно давали в долг довольно значительные суммы: тринадцать пасторов одной только епархии Дарема дали в долг по 20 фунтов стерлингов (13 330 долларов США сегодня), как и Уильям Ширимтон, настоятель Холр-Маркета в Норфолке.[212]
209
Webster's Biographical Dictionary, p. 1570;
210