Деньги изменили Шрики, как всякого обычного человека. Он стал более понтовым, более улыбчивым, более добрым, более полным – короче, более всем. Люди не то чтобы очень-очень его любили, но он вполне им нравился, а ведь и это немало. Однажды, в ходе несколько настырного телеинтервью, Шрики спросили, многие ли, по его мнению, стремятся быть как он. «Им не надо стремиться, – Шрики улыбнулся не то ведущему, не то своим мыслям. – Они уже как я», – и студия наполнилась бешеным громом аплодисментов, несущихся из электронного прибора на контрольной панели, купленного продюсерами передачи специально для таких искренних ответов.
Представьте себе Шрики – как он сидит себе в кресле-качалке на берегу собственного бассейна, ест лабанэ, пьет свежевыжатый сок, в то время как его стройная подруга загорает голышом на надувном матрасе. А теперь представьте себе себя на месте Шрики – как вы пробуете свежевыжатый сок, бросаете какую-нибудь фразочку на английском голой француженке. Проще простого, а? А теперь попробуйте представить себе Шрики на вашем месте – как он сидит ровно там, где вы сейчас сидите, читает этот рассказ, думает о вас там, на вилле, представляет себе себя на берегу бассейна, на вашем месте – оп-па! – и вот вы снова здесь, читаете рассказ, а он снова там. Такой простой-простой, или, как любит говорить его французская подружка, «транкиль-транкиль», съедает еще одну оливку и даже косточку не сплевывает, потому что косточки-то и нет.
Восемь процентов от ничего
Хази-Риэлторы почти полчаса прождал их у входа в дом, а когда они пришли, сделал вид, что совсем не сердится. «Это все она виновата», – рассмеялся пожилой мужчина и протянул руку для бескомпромиссного делового рукопожатия. «Не верьте Бучи, – пропищала крашеная блондинка, на вид младше своего мужчины как минимум на пятнадцать лет. – Мы были здесь раньше, нам просто не удалось найти стоянку». А Хази-Риэлторы улыбнулся ей нахальной и любопытной улыбкой, как будто причина их с Бучи опоздания была ему до задницы. Он показал им почти полностью меблированную квартиру, с высокими потолками и окном на кухне, из которого, можно сказать, видно море. И уже в середине стандартного обхода Бучи достал чековую книжку и сказал, что он готов и что у него даже нет проблемы заплатить за год вперед, но он хочет, чтобы сумму чуть-чуть скруглили по краям, тогда он будет чувствовать, что ему идут навстречу. А Хази-Риэлторы объяснил ему, что хозяина нет в стране, а сам он не вправе снижать цену. Бучи настаивал, что речь идет буквально о копейках. «По мне, – сказал он, – так вычти это из своих комиссионных. Сколько процентов ты получаешь?» «Восемь», – сказал Хази-Риэлторы после недолгих колебаний, не рискнув соврать. «Ну так будет пять», – припечатал Бучи и подмахнул чек, а заметив, что агент не протягивает за ним руку, добавил: «Ты подумай. Рынок сейчас – дерьмо, а пять процентов от чего-то – это гораздо больше, чем восемь процентов от ничего».
Бучи, он же Тувия Минестер, как было написано в чеке, сказал, что завтра утром крашеная подскочит забрать вторую пару ключей. Хази-Риэлторы сказал, что нет проблем, только пусть будет до одиннадцати, а то потом у него встреча. Назавтра она не явилась, часы уже показывали двадцать минут двенадцатого, и Хази-Риэлторы, которому пора было бежать, но подводить тоже не хотелось, вытащил чек из ящика. На чеке были пропечатаны и рабочие телефоны тоже, но он предпочел избавить себя от еще одной утомительной беседы с Бучи и сразу позвонил по домашнему номеру. Лишь когда она ответила, он вспомнил, что даже не знает, как ее зовут, и поэтому остановился на «госпоже Минестер». Некоторым образом по телефону она казалась менее глупой, но все равно не помнила, кто он такой и что они договорились на утро. Хази-Риэлторы набрался терпения и напомнил ей медленно, как ребенку, что вчера встречался с ней и с ее мужем и они заключили сделку на квартиру. Когда на том конце провода она замолчала, а потом попросила его описать ее собственную внешность, он понял, что сглупил по-крупному. «Честно говоря, – начал выкручиваться он, – я, видимо, где-то ошибся. Как, вы говорите, зовут вашего мужа? Ой, нет, мне нужны Шауль и Тирца. Опять эта информационная служба меня подвела. Простите, всего доброго», – и бросил трубку прежде, чем она успела ответить. Через четверть часа в офис явилась крашеная, с полузакрытыми глазами и неумытой рожей. «Прошу прощения, – чирикнула она. – Я полчаса пыталась поймать такси».
Когда на следующее утро он приехал открывать офис, кое-кто уже поджидал его на улице. На вид ей было лет сорок, и что-то в ее одежде, в запахе было настолько нездешним, что он, не раздумывая, заговорил с ней по-английски. Она же ответила на иврите и сказала, что ищет двух – трехкомнатную квартиру и что она предпочла бы купить, но ее устроит и снять, лишь бы въезд в квартиру был немедленный. Хази-Риэлторы сказал, что у него как раз есть несколько хороших квартир на продажу, а поскольку рынок сейчас слабый, то и цена у них терпимая. Он спросил, как получилось, что она вышла именно на него, и она сказала, что через «Желтые страницы». «Вы Хази?» – спросила она. Он сказал, что нет, здесь уже давно нет никакого Хази, но он, купив фирму, сохранил ее имя, чтобы не терять наработанную репутацию. «Меня зовут Михаэль, – улыбнулся он, – и, если честно, на работе я и сам иногда об этом забываю». «Меня зовут Леа, – улыбнулась женщина в ответ. – Леа Минестер. Мы вчера говорили по телефону».
«Она красивая?» – вдруг, совершенно неожиданно, спросила Леа Минестер. Первая квартира была, на ее вкус, слишком темной, и они как раз ехали ко второй. Хази-Риэлторы решил прикинуться дурачком и заговорил о потоках воздуха и всяком таком, словно речь шла о квартире. Леа Минестер проигнорировала его попытки. «После вашего звонка я рискнула поговорить с ним обо всем этом. Сначала он лгал, но потом ему надоело, и он сознался. Вот почему квартира. Я от него ухожу». Хази-Риэлторы вел машину, не говоря ни слова, а про себя думал, что это не его дело и у него нет поводов беспокоиться. «Она молодая?» – снова приступила Леа Минестер, он кивнул и добавил: «Вы гораздо красивее, чем она. Мне неприятно так говорить о клиенте, но, по-моему, он просто идиот».
Вторая квартира освещалась лучше, Хази начал показывать Леа направление потоков воздуха и почувствовал, что она придвигается к нему, не то чтобы касается, но стоит достаточно близко. Хоть квартира ей и понравилась, она попросила показать еще одну. В машине она расспрашивала его о крашеной, и Хази-Риэлторы старался отзываться о той нелестно, но в то же время расплывчато. Ему было немного неловко, но он продолжал, видя, что ее это радует. Когда они замолкали, возникало какое-то напряжение, особенно на светофорах, и почему-то ему не удавалось – хотя он всегда это умел – отыскать тему для легкой беседы, которая заставила бы их забыть, что они застряли в пробке. Он просто пялился на светофор и ждал, пока свет сменится. Наконец свет сменился, но стоявший впереди «Мерседес» не тронулся с места, Хази-Риэлторы два раза погудел ему и обругал водителя из окна. А когда водитель «Мерседеса» не продемонстрировал никакой готовности его слушать, он разозлился и вышел из машины. Только там и ругаться-то было не с кем, потому что водитель, который, казалось, задремал, не проснулся, даже когда Хази-Риэлторы дотронулся до него. Потом прибыла «скорая», и выяснилось, что с ним случился удар. Одежду водителя и саму машину обыскали, но не нашли никаких документов, удостоверяющих личность. И Хази-Риэлторы устыдился собственной ругани в адрес этого безымянного человека и пожалел, что говорил гадости о крашеной, хотя никакой связи между этими вещами вроде и не было.
Побледневшая Леа Минестер сидела рядом с ним в машине. Он отвез ее обратно в офис и сделал кофе себе и ей. «Честно говоря, я ничего ему не говорила, – сказала она и прихлебнула из чашки. – Я просто соврала, чтобы вы рассказали мне о ней. Извините меня. Я обязана была узнать». А Хази-Риэлторы улыбнулся ей и своим мыслям и сказал, что вообще-то ничего страшного, они всего-навсего посмотрели на пару квартир и на какого-то несчастного покойника, а если из всего этого и следует вынести урок, то – слава богу, что они сами живы, и тому подобное. Она допила кофе, еще раз извинилась и ушла. А Михаэль, оставшийся с недопитым кофе, оглядел свой офис – кладовку размером три метра на метр семьдесят, с витриной, выходящей на Бен-Еуда. Внезапно это помещение показалось ему таким же маленьким и видным насквозь, как муравьиный город, однажды, миллион лет назад, полученный им в подарок на Бар-Мицву. [6]И вся эта репутация фирмы, о которой он так серьезно рассказывал всего два часа назад, тоже показалась ему какой-то чушью. В последнее время его стало раздражать обращение «Хази».