В тот вечер консулу Санду де Годаю, да и всем аженцам очень повезло. Стоило бы пролиться крови, как "фольклорное" начало в восстании возобладало бы над рациональным. И тогда...
Но штурма не произошло. "Присяжный" де Бюскон не последовал за беглецами, то ли не успев скрыться, то ли понадеявшись на собственную популярность. Будучи достаточно смелым человеком, он вступил в переговоры с толпой. "Многие спрашивали его, куда скрылся де Годай. Он сказал, что не знает, но что если им что-либо нужно, то пусть скажут ему об этом, и он предложит им правосудие. Но жители заявили, что схватят консулов живыми или мертвыми. Тогда он сказал им, что уже поздно. И что он заставит консулов завтра дать им удовлетворение в том, что они потребуют". Далее, рассказывает де Бюскон, один из жителей из квартала Ла Шапель, имени которого он вовсе не знает, сказал:
"Так как мы не можем схватить ни консулов, ни присяжных, то схватим вот этого". Но кто-то другой возразил: "Оставь его, он из наших". Де Бюскона спросили, их ли он сторонник. Он ответил утвердительно "из боязни, что ему причинят зло". Ему предложили в этом поклясться, и он сказал "да" и поднял правую руку. Договорившись, что завтра в пять утра он придет для разговора с ними в монастырь кармелитов, собравшиеся разошлись. Консулов спасло слово "завтра".
С самого начала восстание развернулось под лозунгом коммуны. Этот традиционный клич означал требование передать управление самому коллективу горожан, что означало муниципальный переворот. Аженская коммуна уже в первые часы восстания противопоставила себя консулату, выступив как носительница власти. Любопытно рассмотреть сам механизм "снятия" прежнего городского управления. Как известно, средневековый городской коллектив во Франции был объединен присягой всех полномочных членов общины по отношению к муниципалитету, что придавало ему легитимность.
Уже вечером 2 июля на площади раздавались крики "Надо принести присягу коммуне, а не консулам!" Тогда же начали составлять списки "людей коммуны". Ночью нотариус Леонар Помарелли у дверей своего дома близ Новых Ворот заносил в свиток имена обступивших его "людей коммуны". В другом конце города тем же занимался другой нотариус - Пьер Бесс. Наутро оба списка были сведены в один. Запись была, добровольной, хотя на следствии некоторые утверждали, что их имена вставили в список помимо их воли.
В полночь у стражников всех пяти городских ворот отобрали ключи. Важнейшая функция - охрана города - перешла к коммуне. Большую часть следующего дня ворота были заперты - стражникам вернули ключи со строгим приказом никого не выпускать.
Наутро колокола церквей Сент-Илер и Сен-Фуа призвали горожан на сходку к монастырю кармелитов. Полуторатысячная толпа, заполнив огороженную лужайку перед зданием, ждала консулов. Но они не пришли.
Той же ночью сьер де Бюскон виделся с де Годаем и королевским казначаеем Ломбаром и посоветовал им не показываться на улицах. Консулы попытались обсудить свою тактику. Де Бюскон должен был предложить начать переговоры и для того направить к консулам делегацию из трех-четырех человек от каждого избирательного округа (консулата). Муниципалитет готов был уступить горожанам в вопросе о новых поборах - главным было лишить движение его массовости.
Но утром речь пошла вовсе не о поборах. "Пусть они отчитаются и теперь другие станут консулами в свой черед!", - заявил все тот же мясник Пьер Лавиль от имени коммуны. Предложение де Бюскона о представителях вызвало возмущенный отказ. Клерге и прочие закричали, что пойдут все вместе, захватят городские документы и заставят консулов отчитаться.
И вновь толпа двинулась к ратуше. Во главе шел Клерге с деревянным (сливовым, как уточняли очевидцы) жезлом. Он кричал вместе с другими: "Где эти воры-консулы и присяжные? Их надо перебить и забрать у них шапки и мантии, потому что они уже не консулы!". Похоже, для себя они вопрос о власти уже решили.
Ратушу заняли без всякого сопротивления. Тотчас человек триста -"самые скверные парни", по оценке консулов, начали поиски "отцов города". Клерге, бывший во главе одной из таких групп, неподалеку от площади встретил консула Жана Теобальди. В ответ на грозное: "сударь, коммуна приказывает вам идти в ратушу", тот, разглядев в толпе королевского сержана Пьера Ломбеля, попросил принести из его дома двуцветную шапку. Но затем незаметно улизнул и укрылся в соборе Сент-Этьен.
Клерге ворвался в собор и обнаружил там почти все сливки аженского общества, которых с угрозами заставили двинуться в ратушу. Консул Альбрекомбр наотрез отказался туда идти, будучи уверен, что его убьют по дороге. Уговоры коллег не помогли, и тогда его вытащили из собора силой.
Тем временем уже упоминавшийся пожилой земледелец Ле Байон-не во главе другого отряда явился в дом "присяжного" Марка де Тапи и напомнил, как накануне тот грозил ему тюрьмой. Теперь роли поменялись, и Марка де Тапи, как и прочих "пленников коммуны", заперли в капелле ратуши. Туда же доставили и нотариуса Жана де Броа, служившего также и городским прокурором, который накануне неосторожно заявил, что устраивать такие сходки - преступление и что за это следует повесить по одному человеку от каждой улицы. Эта угроза так возмутила восставших, что его хотели повесить на месте. Жан де Броа пытался бежать и укрылся на чердаке соседнего дома, но толпа, среди которой был и Андре Броссе, стащила его оттуда за волосы и начала бить. Жизнь ему спасло лишь вмешательство "присяжного" де Бюскона и нотариусов Ринасси и Бесса, которых восставшие считали своими.