Есть в Хорпии и другие колоритные личности. Например, два Владимира. Один из них, Владимир Б., тоже седобородый дедушка-зэк, родом откуда-то с Западной Украины. Он давнишний знакомый Влада и Наташи, несколько раз помогавший им добраться до отдаленных точек (то на лодке, то на дрезине). Манси Хандыбины принимают его почти за своего. Живет он с сыном Димой, в котором, говорят, души не чает. «Да и вообще добрейшей души человек, — подытожила Наташа, — если не считать того, что на его совести два или три убийства». В то время как жилистые руки Б. прикрепляют что-то к дрезине, Дима, круглолицый рослый увалень, заботливо отгоняет от отца неотвязных слепней.
Второй Владимир — бывший начальник лагеря. Сколько убийств на его совести, никто не знает. В свободное (послелагерное) время он «порешил» как минимум двоих: собственного зятя и какого-то приезжего (возможно, этнографа), ходившего всюду с записной книжкой и тем самым навлекшего на себя подозрение со стороны Владимира Иваныча: дескать, стукачок приехал. Между тем основное занятие бывшего начлага — «охранять режимную территорию», пусть и бездействующую.
— Что же вы тут охраняете? — не понял Влад. — Ведь половину бараков уже разобрали, а вторая половина сгнила, один БУР остался.
— А это ничего, — ответил, дохнув перегаром, «гражданин начальник». — Когда новых начнут пригонять, мы тут быстро всё отстроим.
Последний день пребывания в Хорпии был отведен для «деловых» визитов. Прежде всего надо было повидаться с Плюхами. Плюхерфельд, или Плюха, числится старостой («мэром») Хорпии и Бурмантово. Тетя Валя — его жена. Оба они — уроженцы этих мест, дети спецпоселенцев. Тетю Валю мучил давний, основательно запущенный диабет. Ситуация становилась действительно опасной, и жена мэра сама обратилась к Наташе за помощью. Вроде бы обо всем договорились, Наташа выхлопотала для нее прием в екатеринбургской клинике эндокринологии, но в назначенный день тетя Валя не приехала. А поскольку телефонной связи на севере Ивдельского района нет, Наташа пребывала в неведении относительно причины вплоть до нашего приезда в Хорпию, когда — еще до визита к Плюхам — мы узнали от местных, что тетя Валя «жива-здорова».
После Плюхов мы собирались отправиться к Петру и Анне Хандыбиным. С этой пожилой супружеской парой Наташа знакома дольше и ближе, чем с кем бы то ни было из ивдельских манси. Среди здешних аборигенов они пользуются особым уважением: он — как первоклассный охотник и мастер резьбы по дереву, она — как матрона, хранительница мансийского очага, самая мудрая женщина на Пелыме. Фотографии Хандыбиных и их до́ма составляют добрую половину Наташиного архива. На фотографиях — обросший щетиной, нетипично высокий манси породистой внешности, с седыми растрепанными волосами, держащий в руках оленью упряжку (только что смастерил). Хрупкая, но статная женщина с умными глазами и полуазиатским лицом, закутанная в шаль. Комната, уставленная поделками из дерева. Сосновые лодки, которые Хандыбин изготовляет в количестве четырех-пяти каждое лето.
— Ой, батюшки-светы, Наташка! — заголосила тетя Валя. — Что же ты не предупредила, что приедешь? Я бы подготовилась…
— Да как же предупредишь, тетя Валя, телефона у вас нет.
— Да что телефон, у нас и электричество никак провести не могут. Наш-то дед уже третью неделю каждый день ходит, сам там работает, провода чего-то приладить они пытаются. К ночи домой приходит, с ног валится. Крынку молока выпьет и мне говорит: «Мать, — говорит, — срочно баню мне растопи». Вот и сейчас его нету. А на мне все хозяйство, четыре коровы вон, еле управляюсь. Ну вы проходите, сейчас вас парным молоком с булкой угощать буду.
— Спасибо, тетя Валя, мы ненадолго. Нам еще к Хандыбиным надо, прошлогодние фотографии им отдать, а потом в Бурмантово заглянуть, к деду Шешкину. Как у вас со здоровьем? Мы вас прошлой осенью ждали…
— Ой, плохо со здоровьем, Наташка, ты прости, осенью не успела, тут вон видишь как… Сама коров не подою, никто за меня не подоит. А со здоровьем плохо, ноги немеют, глаза плохо видеть стали. Да еще в деревне такое творится. Слыхали, небось, нет?