Товарищ Самборский, что вы здесь делаете?
Павел виновато улыбнулся, протянул руку вперед, радостно и восторженно вскричал:
Профессор, простите уж мое самовольство, вы только посмотрите, что я нашел!
Горский сполз в кратер, подбежал к Самборскому, дрожащими пальцами взял с ладони несколько кусков беловатого тяжелого металла.
* * *
В результате упорной работы на центральных кратерах всем стало совершенно очевидно и понятно, что проводить раскопки подручными средствами абсолютно невозможно. Сперва пробовали копать вручную, но из торфа начала сочиться вода и быстро залила раскоп. Приспособили золотоискательский насос из выдолбленного кедрового ствола и начали откачивать воду. Насос не помог, так как глубже двух метров не доставал. И тогда возобладало мнение, что до тех пор, пока у экспедиции не появятся необходимые приспособления, механические насосы и буры, проводить изыскания — означает попусту тратить время, припасы и силы.
К тому же, магнитные бури упорно препятствовали окончательной и точной проверке магнитометрических измерений.
Пугала страшная мысль о продовольствии. Рабочие недоверчиво смотрели на профессора, а по вечерам, ложась у костра, в страхе тихо перешептывались между собой.
Не теряли надежд и душевного равновесия только неугомонный Аскольд и Самборский. Марич заметил, что после происшествия в кратере, где они с профессором застигли его, точно вора, журналист несколько изменился. Он сделался разговорчивым и крайне, рафинированно вежливым.
Марич чувствовал, что нужно найти какой-то выход из этого сложного положения, сложившегося так неожиданно и внезапно, начал искать удобного случая, чтобы серьезно поговорить с Горским. Но никак не мог застать профессора в одиночестве.
С того самого утра, когда в кратере под горой они заметили Самборского, профессор помрачнел и за два дня не произнес ни слова. По утрам Горский выходил из хижины и, распределив работу, исчезал на целый день.
Как-то утром, глядя в бинокль, Марич увидел фигуру профессора под горой, где им встретился Самборский. Такое поведение учителя даже обижало Марича, и он окончательно решил в тот же день поговорить с Горским.
Профессор, исчезнув с утра, до полудня не возвращался. Не вернулся и после обеда. Марич забеспокоился, потому что приборы упорно предвещали грозу. Он отправился на поиски Горского.
Над венцом плоскогорья вздымалось призрачное марево. Солнце, стоявшее высоко и окруженное пламенным радужным кругом, заливало Великое болото невыносимым зноем. Марево, словно туман, окутывало тупые вершины гор, ползло вверх, постепенно овладевая небесным пространством. Трудно было разглядеть что-либо вдалеке, и Марич напрасно прикладывал к глазам бинокль. Надеялся, что профессор все еще там, у скалистой горы.
Быстрым ходом, донельзя усталый и обессилевший от жары, он добрался до памятного кратера. Оглянулся вокруг. Никого. Еще раз внимательно окинул взглядом местность и, подумав немного, крикнул изо всех сил, приложив рупором ладони ко рту:
Валентин Андреевич!
Тяжелая атмосфера, полная испарений, заглушила его зов, и он прозвучал слабо и глухо. Марич кричал еще дважды. Не услышав ответа, направился к горе. Приблизился к подножию, свернул налево, чтобы обойти гору, и только тогда заметил на склоне высокую знакомую фигуру профессора. Ученый поспешно, почти бегом спускался вниз.
Увидев Марича, Горский еще быстрее помчался по покатому склону. Марич удивленно и молча, не двигаясь с места, ждал его под горой. Когда профессор приблизился, Марич заметил, что ученый чем-то до крайности поражен и взбудоражен.
Не успел спросить, что случилось, как Горский воскликнул:
Виктор Николаевич, дорогой мой, как нам повезло! Какое открытие! И какие мы все же глупцы!
Профессор подбежал и крепко пожал Маричу руку.
Не удивляйтесь, — продолжал возбужденно Горский, — должно быть, вам показалось, что я сошел с ума, но слушайте же, расскажу вам все по порядку, спокойно и последовательно.
Марич нетерпеливо ждал, но Горский даже не пытался говорить последовательно — никак не получалось. Он сбивался со спокойного тона, повторялся, извинялся перед Маричем и снова рассказывал возбужденно и нескладно:
Виктор Николаевич, прежде всего, прошу прощения. Вижу, я вижу, вас обидел, да? Но послушайте, представьте себе мое положение. Смотрю и вижу в руке обычную платину, заурядную платину. Такие же кусочки, какие нашел когда-то в тунгусском чуме. Но вы же знаете, мы обошли, облазили и осмотрели почти все кратеры — и хоть бы что.