Эрге выпрямился и преградил ей дорогу.
Прошу выйти из каюты, — грубо одернул жену.
Та, дрожа от злости, остановилась против него, хотела что-то произнести, видимо, не смогла, размахнулась и влепила Эрге сочную пощечину.
Эрге от неожиданности отшатнулся назад. На бледной как мел левой щеке зарозовело тусклое пятно! Быстро приняло форму ладони.
Он не произнес ни слова — не успел опомниться, как на пороге появился Трудлер. Лицо у него было растерянное. Он пальцем поманил к себе Эрге. Когда тот приблизился, зашептал что-то ему на ухо. До Гины и Горского долетело лишь одно слово: «Сбежал».
* * *
Все напоминало какой-то дивный сон. Не верилось. Изнеможение, голод, ужас усиливали это чувство, и Аскольд, падая иногда от усталости на землю, боялся, что уже не сможет встать с зеленого ковра мха.
Случилось все внезапно и удивительно.
На третий день после того, как их арестовали, его перевели во вторую хижину, наскоро построенную отрядом. Из каких соображений его перевели, он и сам не мог понять; очевидно, боялись, чтобы дядя и племянник не сговорились, как вести себя на допросе.
Хижина была построена из огромных деревьев, с крепкими дверями, бежать из нее нечего было и думать.
Чтобы как-то скоротать время, он часами спал. Когда надоедало, ходил из угла в угол, после снова ложился, закрывал глаза, вновь засыпал. Утратил ощущение времени — казалось, миновало бесконечное множество дней. Чувствовал, как скука пропитывает все клетки молодого беспокойного организма. Чтобы развлечь себя после сна, шагал из угла в угол, напевая, насвистывая все знакомые арии, песенки, фокстроты.
Петь никто не запрещал, очевидно, охраны у хижины не было.
В тот день у него была назначена «премьера» «Микадо». Аскольд долго и тщательно готовился к ней, вспоминая все мелодии оперетты.
«Премьера» началась легко, своевременно и чудесно. Но вдруг, когда он завел во весь голос «Смеются, плачут соловьи», — вдруг загремел засов, и дверь хижины широко распахнулась.
«Целуй ее», — застряло в горле.
На пороге возник женский силуэт.
Вы чудесно поете, — сказал силуэт.
Аскольд на миг ошеломленно застыл, после неимоверно обрадовался — голос звучал дружелюбно. Очнулся и торопливо заговорил:
Да что вы! Это я от скуки. Знаете, посидишь тут еще немного — Шаляпиным станешь. Я не понимаю, зачем меня здесь держат? Такая скука!
Так, может, выйдете прогуляться? — серьезно предложила женщина.
Аскольд не поверил и насторожился.
Вы шутите?
Нет, серьезно. Прошу, — медленно, без всякой усмешки сказала незнакомка и отступила в сторону, освобождая ему путь.
Аскольд в страхе шагнул за порог.
Прошу, прошу, не бойтесь.
И как только ступил он за порог, начался удивительный сон, где все возможно, где нет ни преград, ни логики, ни последовательности.
Женщина взяла его под руку, повела прочь от хижины в сторону Хушмо, прочь от поля, где суетились люди, чернели пирамидальные вышки (хижина стояла недалеко от причальной мачты, к которой были привязаны дирижабли, так удивившие его своим появлением).
Шел, как под гипнозом. У берега незнакомка остановилась, отпустила его руку, с минуту молча смотрела в лицо, а затем быстро, пугающе заговорила:
Бегите, спасайте себя, слышите — спасайтесь!
Будто потерял разум, не понимал, стоял неподвижно.
Спасайте свою жизнь, бегите. Спасетесь — скажете Маричу, что я здесь. Я его жена.
Она торопливо потянулась в карман платья, выхватила черный браунинг.
Возьмите оружие.
Аскольд загипнотизировано протянул руку, спрятал револьвер в карман. Затем повернулся, сделал шаг вперед. Опять повернулся — увидел строгий тревожный взгляд. Тогда понял, что она не шутит. Чувство опасности охватило его и он, не оглядываясь, бросился бежать.
* * *
Разорванная, грязная одежда висела лохмотьями на истощенном, измученном, бессильном теле гостя.
Серое опухшее лицо, давно не бритое, покрывали страшные язвы. Голова была непокрыта, давно не стриженые волосы спадали выцветшими прядями на лоб. Лишь глаза, ушедшие глубоко в орбиты, блестели из-под нависших бровей чистым, мужественным блеском.
Незнакомец черными израненными пальцами долго копался под лохмотьями на груди и, наконец, вытащил аккуратно завернутый пакет.
Долго дрожащими руками разворачивал его — это были документы. Развернул и молча протянул их Борецкому — начальнику государственного политического управления Н-ского округа.
Тот внимательно прочитал их, поднял голову. Неожиданно выпрямился, даже перегнулся через стол.