Сириль возвращается к Доминику, усаживается, внимательно смотрит на тяжело дышащего молодого человека и спрашивает вполголоса:
– Так что у тебя за дело?
– Сперва скажите, что вы собираетесь мне вколоть, – недоверчиво бурчит Доминик.
– Эритропоэтин и оксигематин. Один нейтрализует действие диоксида азота на гем, второй усиливает выработку красных кровяных телец, – скучным тоном отвечает Сириль. – Давай уже к делу.
Ники медлит, подбирая слова, потом выдаёт:
– Мне нужно, чтобы ваш человек перебил моей девушке Код до уровня свободного доступа в Ядро. Или хотя бы до рабочего доступа.
Теперь уже Сириль медлит, не сводя с лица Доминика цепкого внимательного взгляда. Он молчит, и затянувшаяся пауза заставляет молодого человека продолжить:
– Я точно знаю, что у вас есть такие умельцы. Даже знаю, что это женщина. Потому и пришёл. За ценой не постою.
По лестнице спускается сутулая коротко стриженная женщина лет сорока. В левой руке она несёт пластиковый контейнер, правой придерживает на груди запахнутый халат. Сириль бросает на неё быстрый взгляд, склоняется к уху Доминика и шепчет:
– Тебе не жалко девчонку, Каро? За что ты с ней так?
– Она будет под моей опекой. Я так хочу. Остальное никого не касается, – тоном, не допускающим возражений, чеканит Ники.
Сириль сокрушённо качает головой.
– Ты платишь, Доминик. Я исполняю. Но расплачиваться придётся твоей косоглазой. Ты об этом подумал?
– Ты исполняешь? – с нажимом переспрашивает молодой человек.
– Да. Исполняю. И давай уже закатывай рукав. Мои люди доведут тебя до машины. А мы с женой наконец-то пойдём спать.
II
Онамадзу
Штиль. Сейнер неподвижно замер в километре от берега – серый, последний раз крашенный в незапамятные времена, с изъеденными ржавчиной бортами и почти стёршимся названием – «Проныра». Под полуденным майским солнцем он похож на рыбу, которую старательно добывает для жителей Азиля, – тусклый, неприметный на фоне морской глади.
Капитан Франс Гревье и его команда отдыхают в кубрике. Невысокая скуластая Акеми как единственная женщина в их компании разливает по стальным мискам жидкий суп с йодистым водорослевым амбре. Разговоры привычно сводятся к трём темам: улов, выпивка и обсуждения очередного дурацкого сна белобрысого юнги Жиля.
– Не томи! – перекрывая общий хохот, громогласно требует Гревье. – Давай дальше! Огюст угадал? В листьях баба спала?
Жиль вспыхивает до корней волос и делает вид, что, кроме супа в миске, его больше ничего не интересует.
– Боннэ, дьяволёнок, рассказывай дальше! – орут рыбаки наперебой. – Что там было, в этих листьях? Боннэ, дала тебе эта красотка или нет?
Мальчишка молча орудует ложкой, левой рукой придерживая чёлку, закрывающую половину лица. Капитан толкает его в плечо:
– Боннэ, хорош ломаться! Давай дальше рассказывай! Или полетишь за борт!
– Вы п-помешались на б-бабах, вот так вот! – взрывается Жиль. – Д-даже в рыбе их видите! Не б-было н-никого в моём сне! К-куча листьев, и всё!
От хохота команды дребезжит половник в опустевшей кастрюле.
– За борт! – радостно орут четырнадцать глоток.
Молчит только Акеми, потягивая свою порцию супа из кружки. Она безразлично наблюдает, как Жиля хватают двое рыбаков, как боцман напяливает на мальчишку пробковый спасательный жилет и команда с довольным гомоном выносит свою жертву на палубу. Акеми провожает их взглядом и пожимает плечами: одно и то же почти каждый раз. Когда им надоест издеваться над мальчишкой? Жиль пришёл на сейнер почти два года назад, и с тех пор редкий выход в море обходится без вышвыривания мальца за борт по любому поводу. Боцман и помощник капитана даже соревнуются, кто дальше метнёт тощего юнгу. А вылавливать его всегда достаётся ей.
– Что – других нет? – возмущается всякий раз Акеми. – Я среди вас не младшая, плаваю не лучше всех. Почему всегда я?
Ответ каждый раз один и тот же: «Да потому что у тебя нет яиц!»
– Да чёрт бы вас побрал, – раздражённо ворчит Акеми, бросая кружку в бак для грязной посуды.
Дикий крик заставляет её выметнуться на палубу. Жиль орёт так, будто его рвут на части. Сейнер вздрагивает под ногами Акеми, её швыряет в сторону бака – туда, где свалены кучей снасти. Прежде чем на палубу обрушивается шквал холодных горьких брызг, девушка успевает заметить, что команда сгрудилась на корме и напряжённо вглядывается в серую водную гладь. Волна волочёт Акеми к противоположному борту. Кто-то из команды бросается к ней, хватает за воротник штормовки. Катетер воздушного фильтра цепляется за петлю застёжки, девушка вскрикивает от боли, прижимает тонкую трубочку к лицу пальцами.