— Т-ты… Чего с-случилось?
— У меня — ничего, — как можно безразличнее отвечает Акеми. — Гуляю после работы. Тебя сюда как занесло?
Жиль мнётся. Пожимает острыми плечами, пинает камушки носком ботинка.
— Я ночую т-тут, п-под лодкой, в-вот так вот, — признаётся он наконец. — Ну, и увидел т-тебя. И х-хотел п-поздороваться.
Девушка оглядывается, смотрит туда, куда указал мальчишка.
— Под той лодкой? Ты что — так и не вернулся домой?
Он молча кивает. Даже в сумерках видно, как краснеет правая сторона лица. Акеми становится неуютно. Собственные проблемы начинают казаться мелочами жизни.
— Тут же сыро, бака! И действие Купола слабое! — сердито восклицает она. — В городе места мало? Боннэ, ты…
— Бака, з-знаю. Тут м-мокро, но лёд не растёт, — Жиль вздыхает. — Метни б-ботинок, если т-тебе от этого б-будет легче.
Он отступает на несколько шагов в сторону и покорно поднимает руки. Акеми смотрит на мальчишку, и от его виноватого взгляда что-то внутри неё плавится. Секунда на раздумья — и она протягивает ему ладонь:
— Идём. Я устала и хочу домой. А ты поживёшь пока у нас.
Просияв, Жиль срывается с места и несётся к своей перевёрнутой лодке.
— Я сейчас! — кричит он радостно.
И возвращается в обнимку с большим бумажным кульком. Из него одуряюще вкусно пахнет кукурузными лепёшками.
— Б-бери, Акеми. Т-ты же голодная…
Девушка заглядывает в пакет — и не может сдержать удивлённого возгласа:
— Как много! Жиль, откуда столько?
— Спёр, — коротко отвечает бывший юнга.
— Я не возьму, — хмурится Акеми и направляется прочь от пирса.
Жиль догоняет её, суёт в руку лепёшку.
— Ешь. Я п-помню, что ты не б-берёшь чужое. Я честно сп-пёр. В уплату за работу, в-вот так вот. Это п-после обеда осталось. Т-ты не п-поверишь, куда бы это всё д-дели…
— Куда? — машинально спрашивает Акеми, не оборачиваясь.
Жиль почти бежит за ней, придерживая кулёк у груди. Акеми борется с желанием впиться в лепёшку зубами, но не может себе позволить этого при юном воришке. Пусть поймёт, что она возмущена его поступком.
— У н-начальника столовой с-свинья. Д-две. И в-всё, что остаётся со стола, идёт им. В-вот так вот. Я и з-забрал — чтобы д-досталось тем, к-кто заслужил.
После недолгих размышлений, кто более достоин кукурузных лепёшек — свинья или голодная молодая женщина, Акеми решительно суёт кусок лепёшки в рот.
— Остальное — в семью, — строго говорит она. — Как плату за кров. И поторапливайся, не то придётся пешком через весь город идти. Гиробус ждать не будет.
Акеми Дарэ Ка стоит у приоткрытого окна и смотрит с высоты двенадцатого этажа. Вечерний Азиль кажется тёмным и тихим, но Акеми точно знает, что в это время на пыльных улицах Третьего круга ещё кипит жизнь. Возвращаются со второй смены работники целлюлозной фабрики и завода пластмасс, из прачечных и швейных мастерских, целыми семьями расходятся по домам посетители вечерней проповеди Собора. Она смотрит в темноту за окном, пытаясь понять, почему ей так беспокойно.
— Акеми, — окликает её отец.
Девушка вздрагивает, извиняется и ставит на низкий столик жестяной поднос с тремя маленькими чашками, похожими на половинки ярких шаров. Ярко-жёлтую больше всех любила мама. Теперь эта чашка негласно принадлежит Акеми. Отцовская чашка синяя, как небо над морем после бури. Алую чашку любит Кейко. Когда она пьёт, ладони обхватывают чашку так, будто сестрёнка греет об неё руки. Сейчас Акеми ставит красную чашку перед Жилем. Он гость, а Кейко всё равно нет дома. Где-то ходит со своим драгоценным Ники-куном.
Отец благодарит Акеми, опускается на колени пред столиком, жестом приглашает дочь и Жиля присесть. Жиль долго пытается усесться так, как это делает хозяин дома, но ему непривычно, и мальчишка сопит и ёрзает.
— Жиль, ты можешь сесть так, как удобно, — улыбается Макото. — Акеми, принеси гостю подушку, пожалуйста.
— Н-не, спасибо! Я как п-привык, можно? — смущается мальчишка.
И устраивается по-турецки — острые коленки выглядывают из прорех штанов. Потом заглядывает в чашку — и удивлённо восклицает:
— Ух ты! Чай!
— Пробовал такое, да? — в голосе Макото слышится удивление.
— Ага! Д-давно уже, но п-помню… Откуда у в-вас такая роскошь?
— Это подарок моей младшей дочери. А самой Кейко это принёс её молодой человек.
Макото произносит это спокойным повествующим тоном, но Акеми прекрасно знает, что отец не одобряет отношений Кейко и Ники. «Вы не ровня, — качая седой головой, говорит он младшей дочери всякий раз, как та заводит речь о парне. — Пойми и прими, пока не нажила проблем». Кейко всякий раз покорно кивает, но этими кивками всё и ограничивается. Акеми всецело согласна с отцом, но на её попытки поговорить с неразумной младшей сестрой неизменно следует жёсткий ответ: «Не лезь и не завидуй».