— Я дам этой девушке скляночку с лекарством и записку по-французски, за объяснением смысла которой велю ей обратиться к Наде.
— И вы напишите в этой записке, что мы здесь?
— Понятно!
— А если записка попадет не по адресу? А если ее кто-нибудь прочтет посторонний?
— Ну, тогда я это напишу медицинской латынью, в форме рецепта. Это будет как бы сигнатуркой при флаконе. Достаточно, ведь нескольких слов:
Amicus est hie. Salus. Venite presto.
— Латынь тяжеловата, но мысль удачна. Ну, в надежде на милость Божью…
Закончив перевязку, Ван-Корстен вошел в палатку, наспех написал короткое указание насчет нужного ухода за укушенной и вставил туда условные латинские фразы.
Двумя часами позже, тот же самый татарский офицер, что приводил к доктору вечером жертву скорпиона, явился в сопровождении трех женщин, тщательно закутанных в покрывала, но в одной из которых Меранд немедленно узнал Надю.
Другая была Капиадже, которую лучше скрывал её восточный наряд. Третьей — была сама больная, уже успевшая несколько оправиться.
Надя сказала татарскому офицеру, что ей необходимо узнать у доктора подробности ухода за больной и, главное, посоветоваться с ним также относительно собственного недомогания и нездоровья дочери Тимура. Офицер поклонился и отступил к выходу, за портьеру.
— В чем дело? — спросила она тогда у доктора.
— Говорите тише… Держитесь так, как будто в самом деле советуетесь со мной.
В глубине палатки Надя заметила двух арабов, которые стояли к ним спиной и, казалось, были заняты уборкой вещей доктора.
— Кто эти арабы?
— О, они немножко смыслят по медицине… и я их взял к себе в помощники…
Капиадже была неподвижна.
— Велите им уйти.
— Да, но раньше вы удалите служанку, она здесь лишняя.
По знаку, данному Капиадже и Надей, армянка и Полэн вышли из палатки и стали дожидаться дальнейших приказаний, в нескольких шагах от татарского офицера, который, по-видимому, не обращал на все происходящее ни малейшего внимания.
Другой араб, дойдя до портьеры, вместо того, чтобы удалиться, торопливо ее опустил, вернулся назад и откинул капюшон, закрывавший его голову. Надя в изумлении отступила. Капиадже глухо вскрикнула и, не сбрасывая своих покрывал, задыхаясь упала к ногам молодого офицера. Ван-Корстен со своим хладнокровием голландца поспешил к выходу, чтобы дать какой-нибудь ответ татарскому офицеру, если тот спросит о чем-нибудь и голосом, в котором слышалось волнение, посоветовал всем быть поспокойнее и поосторожнее. Меранд поднял Капиадже, Надя смотрела на него широкооткрытыми глазами, полными радости и тревоги.
— Меранд! Вы здесь?
— Тимур побежден! Я пришел вас спасти! — торопливо сказал тот.
Капиадже выпрямилась. Её покрывало наполовину распахнулось и показалось её бледное, прелестное личико с глазами, устремленными на Меранда и полными такого выражения, в смысле которого нельзя было сомневаться. Когда она услыхала слова: «Тимур побежден» — на черты её легла тень.
— Мой отец побежден?.. Он умер?..
— Нет, нет, — поспешил успокоить ее Меранд: — ему лишь угрожает серьезная опасность. Миллионы людей, которых он увлек за собою— растаяли, как снег на солнце. Он окружен со всех сторон. Я не могу допустить, чтобы вы разделили его участь. Надо последовать за мной… как в Самарканде… И уж на этот раз я вас спасу.
Меранд видел и чувствовал, как содрогается и трепещет Капиадже. Дочь Тимура не могла не страдать за своего отца. Будет ли её любовь к Меранду настолько сильна, чтобы заставить ее преодолеть дочернее горе? Меранд хотел ускорить решение этого вопроса и подумывал уже о том, не позвать ли ему, несмотря на опасность, аэронеф и ни приказать ли ему начать кружиться над палаткой доктора, устроив при помощи мин, вокруг неё непроницаемое огненное кольцо, которое произвело бы переполох и помогло бы ему бежать на аэронефе, захватив с собою обеих женщин и доктора. Но, несмотря на обуявшую его лихорадку нетерпения, он был слишком разумен, чтобы понимать насколько невозможна подобная затея, так как аэронефу прежде всего нужно было дать возможность ориентироваться и с точностью наметить себе пункт спуска.
Сумерки еще не вполне наступили. Было довольно темно, небо продолжало быть обложенным тучами, но прошло еще часа два, пока наступила настоящая ночь. Меранд ласково и нежно разговаривал с Капиадже, стараясь успокоить ее и развлечь.
Он сам был искренно взволнован близостью молодой девушки. Время от времени он обращался к Наде с несколькими словами, объяснявшими его намерения. Вдруг раздался в лагере новый шум.