— Здесь! — отвечал звучный голос.
Мгновенно, одним гигантским усилием, матрос отбросил двух из тех, которые особенно напирали на него, и одним скачком очутился около своего капитана. Он был в ужасном состоянии, покрытый кровью и грязью, в одежде, изорванной в клочья.
— Господин капитан, вы еще живы?
— Ох, друг мой, быть может — это ненадолго!..
— Ах, капитан, какая неудача! Почему меня не было с вами в минуту нападения! Но мимо меня, как молния, промчался русский офицер, крича: «на коня, за мной!» Я сделал, как он велел. Я вскочил на первую попавшуюся лошадь и ускакал, не без того, чтобы не опрокинуть по дороге две или три рожи, которые успели окружить меня. Я был уверен, что вы уехали тоже. Я догнал офицера на горной тропинке. Но вас не было с ним!
— Разрази меня гром, — сказал я себе: —я покинул моего капитана, вот так штука! — Я повернул на другой галс и направил судно прямо в самую суматоху — никакой возможности пробиться! Чем больше их колотишь, тем больше их набирается. У меня все тело в синяках. Они меня поволокли сюда, но здесь я нашел вас, господин капитан, значит, все ладно!
В продолжение этого монолога бравого Полэна, монолога, прерываемого красноречивыми отступлениями по адресу киргизов, которые хотели его поймать, начальник водворил порядок в своей шайке и подвел итог своим потерям.
Он вернулся к группе пленников, взбешенный, так как у него выбыло из строя около двухсот человек. По дороге он наткнулся еще на несколько трупов своих людей, и это последнее обстоятельство усилило его гнев. Два киргиза указали ему на Полэна, как на самого опасного из их противников, взятого после ожесточенной драки и положившего многих из их товарищей.
— Тогда почему вы его взяли в плен? Почему вы его не убили на месте? Взять его!
Вмешался Меранд.
— Этот человек — французский матрос. Он такой же европеец, как и я, и имеет такое же право на уважение, как и каждый член нашей миссии!
В тот же миг, Полэн, по всем правилам бокса, добрым ударом кулака разбил физиономию одному киргизу, который направил было в него копье. При этой новой выходке матроса разбойники разразились дикими криками, и дело могло бы кончиться для него очень плохо, несмотря на заступничество Меранда, если бы другая группа киргизов не приблизилась к ним и не положила к ногам своего начальника еще один труп, который был одет иначе, чем члены европейской миссии и чем их дикие победители.
Тот наклонился к мертвецу и пришел в величайшее изумление.
— Каким образом среди убитых мог очутиться монгол? — спросил он у европейцев.
Подойдя поближе, Меранд и фон-Борнер узнали своего таинственного вестника. Но они ничем не выразили своего впечатления.
— Тьфу! Это тот мерзавец, который нас предал, — вскричал Полэн: —я пробил ему башку как раз перед тем, как удрать в горы!
— Ты сделал ошибку, мой добрый Полон! — сказал ему Меранд.
Киргиз смотрел на офицера и матроса весьма подозрительно.
— Кто убил этого человека? — настойчиво спросил он. — Кто из вас?
В эту минуту один из раненых конвоиров, прячущийся в группе европейцев, с трудом приподнялся и, указывая на Полэна, заявил:
— Он выстрелил в этого всадника из револьвера. Я видел!
— Ах, ты это видел, скверная собака! Ну, так ты больше ничего не увидишь! — И раньше, чем Меранд успел удержать, доносчик был схвачен за горло железными руками Полэна и вскоре упал бездыханным.
Но предводитель шайки услыхал уже, что ему было надо, понял все и с удвоенной яростью закричал пленникам:
— Вы убили одного из друзей Господина и за это вы умрете все! — Затем, удерживая бандитов, которые хотели было броситься на европейцев, прибавил: —Нет, не всех разом! По очереди… Поди сюда, Ата!
На его зов из толпы вышел зверской внешности гигант, с яростным видом потрясая секирой.
— Сначала ноги, потом руки, потом голову!
— О, негодяи! — закричал Ван Корстен, охваченный бешеным гневом.
— Простимся, друзья мои, — сказал Меранд: —и умрем со словами: «да здравствует Франция! Да здравствует Европа!..»
Члены миссии обнялись.
— Надя, я скажу им, что вы женщина… Возможно, что они пощадят вас…
— Нет, нет! Лучше умереть, чем остаться в руках этих дикарей!
— Прощайте, дорогая! — прошептал Боттерманс. Глаза его наполнились слезами, и он прибавил совсем тихо: —Я люблю вас!
Молодая женщина невольно затрепетала при этих словах, вырвавшихся в такую страшную минуту.
Палач схватил ближайшего к нему пленника… Это был фон-Борнер.
Мгновенно он был брошен на землю. Несколько киргизов придержали его, секира опустилась четыре раза, отсекая члены. При пятом ударе от туловища откатилась голова, его прекрасная, благородная голова. Из груди Ковалевской вырвался стон.