— Ты ручаешься за мою жизнь, — сказал он посланцу: — что же станется с моими товарищами?
Китаец качнул головой.
— Господин поступит с ними, как захочет.
Я должен спасти только тебя одного. У меня есть лошади. Монголы знают, кто я, и пропустят нас долиною Или, которая еще свободна, я провозку тебя до русских постов. Но поторопимся, так как через несколько дней здесь не будет больше русских, так как туда пройдет Господин!
— Ступай, скажи тому, кто тебя послал, что начальник не покидает вверенных ему товарищей, — с живостью ответил ему Меранд: —или спаси нас всех, или уходи прочь!
— Я не могу даже и пробовать спасти вас всех. Это значило бы погубить вас наверняка. Хочешь ли ты этого, или нет — твоя жизнь священна!
— Но кому, наконец, она так дорога моя жизнь? Кто приказал тебе меня спасти?
Но китаец избегнул ответа.
— Что тебе до этого? Поспеши и пойдем! Оставь своих товарищей. Останешься ли ты с ними, или нет — их участь от этого не изменится!
— Ступай же и скажи тому, кто тебя послал, что я не боюсь смерти. Ничто не заставит меня покинуть тех, которых я должен защищать, и вся надежда которых — на меня одного!
Китаец помолчал в раздумье и, наконец, просто и спокойно вымолвил:
— Я еще приду до утра. Подумай. Если я не сумею склонить тебя к спасению, мне приказано умереть!
Меранд вздрогнул.
Воспоминание о монголе, казненном во время столкновения у озера Эби-Нор, подтверждало правдоподобность заявления.
— Чье влияние бережет меня в этом трагическом приключении и почему так велико, что может располагать жизнью и смертью людей?
Перед его умственными очами промелькнул образ Капиадже, но связь, могущая существовать между молодой девушкой и совершающимися событиями — от него ускользала совершенно. Китаец исчез, и Меранду начало казаться, что он его видел во сне.
Он поднялся и вышел на террасу. Страж-монгол пропустил его.
С пустыни Гоби потянуло свежим ветерком. По-прежнему в ночной тиши разносился вокруг смутный, то стихающий, то усиливающийся гул, на фоне которого прорезывались отдельные крики, ржание коней, бряцанье оружия и даже далекие выстрелы.
На горизонте видны были огоньки, но Меранда особенно заинтересовало красноватое зарево, охватившее полнеба и напоминавшее ему светящуюся дымку, висящую по ночам над Парижем и видную на далеком расстоянии.
— Что бы это могло быть, — спрашивал он себя: — пожар или лагерь?
Но больше всего его занимала мысль об инциденте с китайцем.
— Предупредить ли мне моих друзей? К чему! Они будут настаивать, чтобы я уехал, но я этого ни за что не сделаю!
Облокотившись на парапет и устремив взор на багровый горизонт, он раздумывал о мрачной тайне, набросившей тень на их настоящее и будущее, и страстно желал проникнуть в неизвестное. Он принадлежал к той мужественной расе, которую опасность привлекает.
Неожиданно подхваченный ураганом, которому невозможно было противостоять, он испытывал острое желание ускорить события и, подобно капитану погибающего корабля, напрягал все свои усилия для борьбы, совершенно безнадежной уже с самого начала.
На его плечо тихо легла рука. Он быстро обернулся и увидел наклонившуюся к нему Ковалевскую.
— Что с вами, мой милый Меранд? Проснувшись, я вдруг увидела, что вас нет… Я так встревожилась… Если бы еще исчезли и вы — последняя наша надежда погибла бы!..
Меранд с силой сжал её руку.
— Дорогая Надя!.. Всех нас крепко-крепко связывает общая опасность. Ваши слова укрепили меня!..
— Разве вы отчаивались?.. Что вы хотите этим сказать?
— Вот уже второй раз являются меня спасти и заклинают меня сделать это, немедля!
— Неужели?
— Только-что был здесь второй посланец, как тогда, у озера Эби-Нор… На этот раз — китаец… И его направило ко мне то же самое лицо, что и первого… Это меня страшно интригует!.. Он хотел меня переодеть и… убедить бежать, оставя вас всех…
— Вы отказались?
— Безусловно!
— Как все это странно! Вы поступили героически, Меранд, но так и следовало! С вами — мы еще можем решиться на борьбу… Да и лучше умереть вместе, чем порознь! — прошептала молодая девушка возбужденно.
— Пойдем назад, чтобы наши друзья, проснувшись, не испугались нашего отсутствия. Представьте себе, если Боттерманс вдруг проснется и увидит, что место ваше опустело! — с улыбкой вымолвил Меранд.
— Мой бедный друг! Да, он меня любит, и я, в свою очередь, могла бы ему кой-что сообщить по этому поводу, но… не время теперь думать о любви, когда смерть, быть может, так не далека!