— Вы будете моим вторым я, вы будете управлять всей научной частью войны; ваша участь соединится с моей. Другие уже пошли на это… Ваша спутница…
— Так она изменила нам? — живо воскликнул Меранд. Но он запнулся, вспомнив то, что ему сказала Капиадже.
— Успокойтесь — нет, не изменила! Напротив, она вас охраняет… Но она считает отныне мой жребий своим жребием!
Меранд овладел собою снова и прервал Тимура.
— Вы — соблазнитель людей, я теперь это вижу. Мне необходимо переговорить с друзьями. Пусть меня отведут к ним. Согласны ли вы дать нам несколько дней на размышление?
Тимур сделал жест досады, но сдержался.
— Нет, не несколько дней, а один. Завтра вечером вы мне ответите. Мне больше некогда ждать. Ступайте!
И он ударил в гонг.
Появился тот же офицер, Меранд последовал за ним. У дверей он обернулся. Тимур смотрел ему вслед.
— Завтра вечером! — повторил Тимур.
Портьера опустилась.
V. Надя и Капиадже
Полулежа на большом туркестанском диване Надя смотрела на Капиадже, сидящую на толстом ковре. Молодая девушка нанизывала на нить мелкий жемчуг, который подавала ей служанка. Она была молчалива и казалась погруженной в свою машинальную работу, но внимательный взор Нади подметил за этим кажущимся спокойствием — внутреннюю тревогу, которая обнаруживалась в лихорадочности жестов и сменяющейся бледности, и краске лица.
В отношениях между обеими женщинами чувствовалась враждебность, или, вернее, со стороны Капиадже — к Наде проявлялась систематическая холодность, начавшаяся с того дня, когда её отец велел ей служить Наде, как матери. Во время похода они жили в полном неведении того, что происходит вокруг них. Усталости они не испытывали никакой, так как восточная прислуга умеет избавлять своих хозяев от всевозможных хлопот и забот. Днем их несли или везли в роскошных паланкинах. На ночь их устраивали в теплых и удобных палатках, так что они не страдали от холода. Разъединенные путешествием, они встречались лишь изредка, всегда очень вежливо, но без особенной теплоты, особенно со стороны Капиадже. Тимур, занятый своими войсками, не показывался. По крайней мере его присутствие не было известно ни одной из этих двух женщин, которые только и занимали место в его суровом сердце.
Наде нужно было много времени, чтобы оправиться от волнений, испытанных ею при Карачаре. Чувствуя притом глухую неприязнь Капиадже и беспокоясь об участи тех, которые, несомненно, обвиняли ее в вероломстве и измене, она замкнулась в себе и жила, окруженная неизвестностью и мучимая опасениями, сожалениями и даже угрызениями, размышляя в минуты раздумья о собственной участи. Мы знаем уже, как и на каких условиях согласилась она стать женою Тимура. Но её героическое самопожертвование камнем давило её душу. Она знала, что Капиадже известно уже от отца о месте, занятом ею, Надей, в жизни Тимура. Но молодая девушка ничем не обнаружила своего отношения к этому факту. Однако, ей очень хотелось знать о том, что происходит на душе у Капиадже. Ей хотелось поговорить с нею, найти в ней друга, перед которым можно было бы высказаться, и в сердце которого можно было бы найти поддержку на будущее.
Она все смотрела на Капиадже. Дочь Тимура чувствовала на себе этот взгляд, но делала усилие не повернуть на него головы. Однако и она находилась в таком же душевном состоянии, как и Надя, хотя по другой причине.
Надя начала первая.
— Капиадже, почему вы не хотите меня немножко полюбить?
Молодая девушка вздрогнула. Захваченная врасплох, она не знала, что ответить. Тогда Надя покинула свою ленивую позу на диване, встала, подошла к Капиадже, села возле нее и материнским жестом обвила её шею, не прибавив ни слова.
Это первое проявление нежности, которой бедный ребенок был лишен так долго, сильно подействовало на Капиадже. После свидания с Мерандом, Капиадже отогнала от себя инстинктивную ревность, которая вооружила ее против Нади в тот день, когда она увидела ее рядом с отцом, лицом к лицу с европейцами, приведенными в отчаяние её изменой Европе. Она знала теперь, что Меранд не влюблен в Надю, и верила в то, что та любит её отца. И вот, вследствие внезапного поворота в настроении, столь изменчивом у женщин, сердце её доверчиво раскрылось перед женщиной, которая отныне должна была заменить ей мать. Она склонила свою головку под лаской Нади и положила ее к ней на плечо; та нежно поцеловала ее в лоб, заключив таким образом союз во время «бури», которая была чревата многими неожиданностями в будущем.