— Вы направлялись в Каи-Су с рекомендательными письмами к вице-королю? Ну, вот, я сам вышел к вам навстречу со своей армией… — Эти слова ясно и отчетливо были произнесены этим величаво и неожиданно появившимся человеком.
Последовало взволнованное молчание. Европейцы рассматривали своего собеседника.
Он был высокого роста. Длинный кафтан желтого цвета, обшитый белым мехом и опоясанный золотым шнурком, доходил до красных сапог, украшенных серебром. На нем была надета шапка русского фасона с брильянтовым плюмажем, которая странно гармонировала с его оливковым татарским обликом и длинными висячими усами. Его смелые глаза сверкали, и от всей его интеллигентной наружности веяло своеобразным величием.
Его нисколько не смущало жадное внимание пленников, он, в свою очередь, испытующе рассматривал лица европейцев, как бы ища в их лицах разгадки их сокровенных помыслов.
Меранд спрашивал себя, где он уже видел эту физиономию, которая казалась ему не вполне незнакомой. Но он ничего не мог вспомнить.
Татарин продолжал по-русски же, твердым и уверенным голосом.
— Это я приказал вас арестовать и препроводить ко мне. Но мною руководили при этом только добрые чувства по отношению к вам. Если трое из вас— убиты, это только потому, что мои приказания плохо выполнены. Виновные в этом— казнены. Я желал увидеть вас всех, так как я знаю вас всех!
Вымолвив эти слова, он поочередно обвел их взглядом, одного за другим, глядя им прямо в глаза. Он несколько дольше остановился на Ковалевской, и та затрепетала, так как поняла, что он догадался, что она женщина.
Меранд и его товарищи оставались безмолвными, ничем не обнаруживая своего настроения. Они предчувствовали, что услышат сейчас слова, решающие их судьбу.
После короткой паузы, такой же, однако, томительной, как и предыдущие, татарин начал снова:
— Я был вице-королем Кан-Су, к которому вас направили… Теперь я — Тимур, потомок великого Тимур-Ленка[2], и вся Азия идет за мной!
После этого горделивого представления у европейцев не оставалось уже ни малейшего сомнения, что перед ними был таинственный и могущественный «Господин», чья власть учинила над ними насилие у озера Эби-Нор.
— Куда же вы идете с вашей Азией? — вскричал Меранд, предлагая прямой вопрос, вызванный намеком Тимура.
Тот вздрогнул, услыхав такую точную и открытую формулировку вопроса. Смелость Меранда ему, видимо, понравилась.
— Вы это узнаете, если последуете за мной! — ответил он. — Вы увидите мое могущество. Вы прошли через Азию, двинувшуюся в поход. Время настало. Я вынул из гробницы Тимура меч, завоевавший весь мир!
Затем, сдержав силу своего голоса, он продолжал:
— Вы — мужчины! (Глаза его, при этих словах, пронзительно уставились на Ковалевскую). Мужчины, сильные духом и просвещенные! Вы оставили Европу во имя великого дела. Вы хотели соединить центры Европы и Азии железными дорогами… И вот, теперь Азия идет на Европу, Азия победоносная, которой надоела тяготеющая над ней десница Европы! Завтра же я буду императором Азии и Европы! Ваши короли и народы станут мне служить! Будьте же отныне за Азию, и я осыплю вас неслыханными почестями!
Это обращение к ним, эти требования, столь необычные и столь неожиданные, падали на напряженные нервы пленников, истомленные предшествовавшими сюрпризами, словно удары, погрузив их в глубочайшее изумление. Так ли они поняли? Не снится-ли им это? Какого фантастического приключения стали они героями?
С тех пор, как их лагерь был взят месяц тому назад, они были увлечены неотразимым роком и подхвачены непонятным движением, цели и объем которого были им неясны. Но никогда еще испытания не сражали их так ужасно. Последние слова Тимура были для них ударом грома.
Как, этот необыкновенный человек, ставший во главе охваченной огнем Азии, предлагает им перейти на его сторону, изменить Европе, отечеству, цивилизации, которую эта буря угрожает смести с лица земли?! Неподвижные, без голоса, они смотрели на Тимура, который им казался воплощением злого гения.
Тимур ждал.
Меранд преодолел волнение, парализовавшее его, и, давая исход чувству, переполнявшему также и его товарищей, вскричал задыхающимся голосом:
— Что для тебя составят несколько лишних человек, и почему мы должны избегнуть общей участи? Откуда у тебя взялась чудовищная уверенность, что мы способны изменить для тебя Европе? Ты говоришь, что ты силен и уверен в успехе. Но мы сильнее тебя, и сама смерть не сломит нас. Ступай! Веди Азию! Веди на разрушение эти бесчисленные толпы, которые в тебя верят! Но уверенность твоя напрасна! Ты не знаешь европейских солдат, и твои полчища ничего не поделают с их грозною армией!
Жестокая усмешка полураскрыла уста Тимура.
— Европа будет побеждена! Вы видели лишь весьма незначительную часть моих сил. Вы не подозреваете, чем я был занят десять лет, надменные европейцы! Вы ничего не замечали, ничего не угадывали! Вы измучили Азию! Вы заняли Китай! Вы думали, что его кроткие сыны никогда не будут способны возмутиться! Со мною двадцать миллионов человек, и я раздавлю их тяжестью ваши маленькие армии. Но — со мною не спорят. Кто не со мною — тот должен умереть! И то уже ламы удивляются и порицают меня, что я еще до сих пор оставляю вас в живых. Некоторые из них даже поплатились головами за выраженное мне по этому поводу неудовольствие. Я хотел вас спасти, хотя должен был убить; я вас еще раз спрашиваю: хотите-ли вы быть со мною?
— Вот твои палачи! Они уже готовы! Позови их! — крикнул Меранд, доведенный до отчаянья душевной мукой, которой его подвергали.
— Ты знаешь, что можешь получить нас только мертвыми! Не правда ли, мои друзья?
— Так, Меранд, хорошо! — подтвердил Ван-Корстен: — что же касается господина Тимура, можете ему сказать и от нас всех, что его предложения — вздорны!
Тимур невозмутимо слушал. Затем, он внезапно подошел к Меранду и заговорил с ним совсем иным тоном:
— Я хотел вас спасти и сохранить, но вы умрете, если не уступите мне, так как у главы империи не должно быть слабостей. Капитан Меранд, я вас знал когда-то, хотя вы и не сохранили об этом никакого воспоминания. Вы еще были тогда простым мичманом, и я обедал рядом с вами, за столом вашего отца, славного адмирала, бывшего в то время французским морским министром. Я сопровождал тогда великого князя Сергея. Потом, одиннадцать лет спустя, я видел вас в Тьян-Цзине, где я командовал императорской гвардией. И мы разговаривали — помните? Об реорганизации китайской армии…
— Вы правы, — сказал Меранд: —я теперь припоминаю это и узнаю вас. Но тогда вы еще не назывались Тимуром и не воевали с Европой!
— Людьми играет судьба. Она вновь свела вас со мной. Я — человек, созданный судьбою!
И вдруг, повернувшись к Ковалевской, он мягко вымолвил:
— Вас, сударыня, я также знавал в Петербурге я в Париже… Я любовался тогда вашей красотой, равной вашей учености… Такой я вижу вас и сейчас… Вы имели мужество пренебречь всеми опасностями Азии, когда дороги её были еще для вас открыты— захотите ли вы погибнуть только потому, что для вас теперь нет обратного пути?
Этот странный человек, после угроз пробующий их увлечь, очаровать, возбуждал в Ковалевской, Меранде и остальных— невольное смятение, которого они не в состоянии были скрыть.
Тимур понял это и быстро прибавил:
— Я даю вам два дня на размышление. Вы останетесь в одной из моих палаток. Если вы не захотите остаться со мной и служить мне — вы должны умереть. Так повелевает закон Азии!
Говоря эти слова, татарин отступал понемногу назад, до портьеры, которая, по его жесту, раздвинулась, затем перешагнул порог и исчез раньше, чем пленники успели возразить хоть одно слово.
— Ну, тип!.. — вскричал доктор, вздохнув с облегчением. — Он меня положительно взволновал!.. Трагик!.. Артист!.. Смесь Наполеона и Манжена!.. Что за человек!.. Он знает вас, Меранд, и вас, барышня!.. Одну минуту я думал, что он примет вас в свои объятия! Он притворяется, что скорбит о вашей участи и исчезает, сделав новую угрозу, как чёртик в коробочку. Нечего сказать, стоило тащиться более тысячи километров, от озера Эби-Нор, только для того, чтобы наши шеи могли послужить точильным бруском для этих сабель!
2
Тимур-Ленк (Тимур Хромоногий), который известен в истории под именем Тамерлана, был великий монгольский завоеватель, основавший в Центральной Азии великую империю в 1362 г. Она существовала до 1405 г.
