Наде нужно было много времени, чтобы оправиться от волнений, испытанных ею при Карачаре. Чувствуя притом глухую неприязнь Капиадже и беспокоясь об участи тех, которые, несомненно, обвиняли ее в вероломстве и измене, она замкнулась в себе и жила, окруженная неизвестностью и мучимая опасениями, сожалениями и даже угрызениями, размышляя в минуты раздумья о собственной участи. Мы знаем уже, как и на каких условиях согласилась она стать женою Тимура. Но её героическое самопожертвование камнем давило её душу. Она знала, что Капиадже известно уже от отца о месте, занятом ею, Надей, в жизни Тимура. Но молодая девушка ничем не обнаружила своего отношения к этому факту. Однако, ей очень хотелось знать о том, что происходит на душе у Капиадже. Ей хотелось поговорить с нею, найти в ней друга, перед которым можно было бы высказаться, и в сердце которого можно было бы найти поддержку на будущее.
Она все смотрела на Капиадже. Дочь Тимура чувствовала на себе этот взгляд, но делала усилие не повернуть на него головы. Однако и она находилась в таком же душевном состоянии, как и Надя, хотя по другой причине.
Надя начала первая.
— Капиадже, почему вы не хотите меня немножко полюбить?
Молодая девушка вздрогнула. Захваченная врасплох, она не знала, что ответить. Тогда Надя покинула свою ленивую позу на диване, встала, подошла к Капиадже, села возле нее и материнским жестом обвила её шею, не прибавив ни слова.
Это первое проявление нежности, которой бедный ребенок был лишен так долго, сильно подействовало на Капиадже. После свидания с Мерандом, Капиадже отогнала от себя инстинктивную ревность, которая вооружила ее против Нади в тот день, когда она увидела ее рядом с отцом, лицом к лицу с европейцами, приведенными в отчаяние её изменой Европе. Она знала теперь, что Меранд не влюблен в Надю, и верила в то, что та любит её отца. И вот, вследствие внезапного поворота в настроении, столь изменчивом у женщин, сердце её доверчиво раскрылось перед женщиной, которая отныне должна была заменить ей мать. Она склонила свою головку под лаской Нади и положила ее к ней на плечо; та нежно поцеловала ее в лоб, заключив таким образом союз во время «бури», которая была чревата многими неожиданностями в будущем.
Капиадже посмотрела на Надю и, улыбаясь почти насмешливо, спросила:
— Так вы меня не узнали? Я вас видела единственный раз до вашего прибытия к нам в лагерь и никогда в жизни я не забыла бы вашего лица!
Надя отодвинула от себя Капиадже и внимательно взглянула ей в лицо.
— Да, мне кажется, что я вас уже видела когда то, — вымолвила она: —но волнения, которые я испытываю вот уже четыре месяца, все перепутали в моем мозгу…
— Не припомните ли вы молодого татарчонка, которого капитан Меранд привел в ваш лагерь, полумертвым от холода?
— Ах, да, я припоминаю! Но вы были тогда так бледны и жалки на вид… Да и видела то я вас лишь мельком, когда пришлось за вами немного поухаживать… Я сама была тогда несколько нездорова, и глаза мои были тоже полны песку, проникшего в палатку. Так вот почему, когда я по временам на вас смотрела, мне казалось, что я уже где-то вас видела. Но, не забывайте, что увидела я вас вновь— прелестной, блестящей дочерью Тимура!
— Да!.. А я увидела вас вновь рядом с моим отцом, любимой им, более прекрасной, чем я сама! И я ненавидела вас, потому что мой отец любил вас, потому что вы изменили своим, потому что…
— Потому что?
— Потому что я думала, что вы… любите Меранда!..
И Капиадже спрятала покрасневшее личико на груди у Нади.
Если бы молния упала к ногам Нади, она была бы не так поражена, как этим внезапным и неожиданным признанием.
Капиадже любила Меранда!
Для Нади, всегда мучимой заботой о своих друзьях, это открытие стало источником жгучего беспокойства и страха. За признанием Капиадже последовало молчание, в продолжение которого Надя старалась оправиться от неожиданности и ласково гладила по головке молоденькую девушку, как делает мать, баюкающая своего ребенка. Несколько погодя, она спросила:
— Вы любите Меранда, Капиадже? Знает ли он об этом?
— Да, я видела его три дня тому назад!
— Как! Вы его видели! Вы сообщаетесь с европейцами, несмотря на запрещение отца!
— У меня есть свои верные слуги… Ночью я прошла по наружной галерее и вошла к Меранду…
Говоря это, молодая девушка улыбалась удивлению Нади.
— Неосторожный ребенок! — воскликнула та:
— Но как вы милы с вашей наивной привязанностью! Что же он сказал вам? С какой целью вы к нему пошли?
Затем, с тревогой в голосе, она спросила:
— Говорил ли он с вами обо мне?
Капиадже подняла головку и со счастливой и жестокой улыбкой ребенка быстро ответила:
— Он мне сказал, что не был в вас влюблен!
При этом наивном заявлении, в котором обнаружилась вся ревность Капиадже, Надя не могла слегка не улыбнуться.
— Вы думали, что мы с ним любим друг друга?
— Вы, ведь, так прекрасны!
— Нет, я хотела бы знать, не сказал ли он обо мне кой-чего другого?
Но Капиадже сумела сдержаться.
— Он мне ответил только на мой вопрос! — пробормотала она.
— Итак, вы любите Меранда, пленника, европейца, которого ваш отец может убить, когда захочет, и которого ламы могут изрубить в куски даже помимо желания Тимура, если им как-нибудь удастся до него добраться. Бедное дитя, мне жаль вас, вам придется так страдать!
Прелестное личико Капиадже выразило решимость.
— Мой отец его не убьет, я сумею его уберечь! Я уже два раза пробовала его спасти. Я предупреждала его об опасности, когда еще было время ее избегнуть!
— Ах, так это вы прислали вестника к озеру Эби-Нору, затем китайца в Урумтси!.. Дорогое дитя, какая вы хорошая!
Взволнованная Надя обняла молоденькую девушку.
— Вы мечтаете его спасти и сейчас?.. Напрасная надежда! Ведь, мы затеряны среди такого неисчислимого войска!.. Затем, вы уже знаете теперь, что он не бежит один. Он — офицер и, кроме того, с ним товарищи, ответственность за которых лежит на нем. Я тоже все время стараюсь их спасти, и мне удалось пока отстоять их. До сих пор я боролась за них одна. Теперь нас двое. Быть может, Бог нам укажет средство к спасению!
Лобик Капиадже недоверчиво нахмурился при словах Нади.
— Вы теперь — жена моего отца, — сказала она: — как можете вы помогать мне спасти Меранда?
При этих словах Надя энергично выпрямилась, в ней заговорила её деятельная натура.
— Я жена Тимура и заменяю вам мать. Один Бог мне судья. Да, я покинула моих товарищей, да, они меня обвиняют в измене, но Богу известно, что именно для них я поступилась моей честью европеянки. Не бойтесь, Капиадже, я не изменю своим обязанностям! Жизнь моя отдана Тимуру, но всё-таки я считаю своим долгом спасти моих друзей. Вот, теперь вам известен и мой секрет, как мне ваш. Любя друг друга, постараемся помочь одна другой и будем солидарны!
И девушки снова обнялись. Капиадже была покорена, а в сердце Нади зародилась надежда.
— Будем дружны и попытаемся сделать невозможное, — повторила Надя: —вы еще увидите Меранда?
— Да, я увижу его. Я уверена в моих служащих!
— Это хорошо, Скажите ему, чтобы он надеялся!
— Увы! Какое, однако, средство можем мы найти для их спасения?.. Никакого! Никакого!..
В глубине души Капиадже думала, что эта невозможность бежать — сохраняет ей Меранда здесь, близ неё. Её доверчивая душа не сомневалась, что и ей, за её чувство, ответят тем же. И все спасение Меранда заключалось, по её мнению, в том, что он должен был полюбить ее.
Взволнованные происшедшим объяснением между ними, девушки начали, наконец, понемногу успокаиваться. Капиадже нежно прикорнула к Наде, прислонив к её плечу головку, а та погрузилась в молчаливые размышления о том, какие непредвиденные последствия могло иметь неожиданное признание Капиадже.