А душа его без слов спрашивала об одном интересующем его предмете, — «что с Надей»?
Меранд поспешил его успокоить.
— Ничего особенного не произошло. Я только полагаю, что нам не придется долго остаться в Самарканде. По некоторым признакам я считаю, что выступление близко. И я спрашиваю себя, куда занесет нас ураган… и что станется с Европой?
Разговор завязался на эту тему. Между тем надвинулась ночь. Боттерманс и Германн, по привычке, ушли к себе первые. Ван-Корстен остался на минутку с Мерандом.
— Будемте мужественны и попробуем надеяться, — сказал он, прощаясь с ним на ночь: — до сих пор мы уже пережили столько странных вещей и все еще живы… Авось! Итак, до завтра…
После ухода Ван-Корстена, Меранд продолжал свои размышления в молчаливом одиночестве. Он мысленно перебирал в уме свою беседу с Тимуром и не видел другого исхода, как отступничество, или смерть. Его решение было принято, так как он хорошо понимал невозможность водить Тимура за нос, однако, в глубине души, у него теплился огонек надежды на менее трагическую развязку. Ему казалось, что в голосе Тимура, когда тот ему угрожал, он уловил нотку нерешительности. Могло ли быть искренним его обещание приобщить и его к своему победоносному шествию, и мог ли такой умный человек, каким несомненно был Тимур, в самом деле думать, что он, Меранд, даже перейдя на его сторону, станет добросовестно и верно служить против своей страны? Или, быть может, ему было достаточно одной видимой покорности их, хотя бы для того, чтобы укротить беспокойных лам, и чтобы иметь горделивое удовольствие тащить за своей победной колесницей нескольких европейцев и привести этим в отчаяние весь западный мир, удрученный желтым нашествием. Его ультиматум назначил им для обдумывания исхода очень короткий срок. Но что для него смерть четырех несчастных пленников, если его блестящие победы обеспечивают за ним полную веру в него его войск?
Итак, Меранд колебался между страхом и надеждою. Конечно, этот страх был не из тех, которые надламывают душевные силы и энергию, но он чувствовал нечто вроде головокружения человека, который стоит на краю пропасти и не видит ни её противоположной стороны, ни её дна. И каждый раз, как ему случалось подойти, в своем нервном блуждании по комнате, к окну — его взгляд невольно поднимался к звездной выси над Самаркандом, ища там смутную тень желанного аэронефа, его последней погибшей иллюзии.
Он уже собрался лечь спать, как вдруг у его двери послышался легкий шум. Затем, незапертая на задвижку дверь тихонько приоткрылась, и в ней появилась белая тень.
— Капиадже! — тихо вскрикнул Меранд.
Но он в нерешительности остановился, так как за первой женщиной проскользнула и вторая. Та, которая шла впереди, была выше ростом, чем Капиадже. Под складками белой шерстяной ткани скрывалась более высокая и величественная фигура. В мозгу Меранда молнией пронеслась мысль: «Надя»!
Он произнес это имя вслух.
Как бы отвечая на его двойной призыв, обе женщины одновременно сбросили свои покрывала. При виде Нади Меранд невольно отшатнулся. Надя была по-прежнему красива несколько мрачной красотой, смягчаемой лишь взглядом её ясных глаз. Она смотрела на Меранда с тою же дружественной нежностью, которую он почувствовал в ее взоре во время сцены с Тимуром, когда она своей изменой купила им его пощаду. Но на её дружелюбие Меранд смог ответить только холодным презрением, молча скрестив на груди руки. Надя была одета в восточный наряд с золотыми украшениями у шеи и у пояса, как у настоящей восточной рабыни, и это молчание сказало ей больше и суровее, чем самые злые и горькие оскорбления.
Не вымолвив ни слова, Надя схватила за руку Капиадже, кроткая улыбка которой проникла в самое сердце Меранда. Капиадже сказала ему: «я еще приду». Она пришла и привела с собой Надю. И в этом рукопожатии двух женщин, которые смотрят на него, он чувствует крепкий союз. «Мы за одно», говорит ему этот жест. И Меранд старался разгадать, что несет ему это посещение — новую печаль или утешение. Если Капиадже пришла вместе с Надей, значит, она уже не ревнует его больше, значит, они уже выяснили между собой этот вопрос. Каково их намерение? И, если Надя решилась явиться к своим друзьям, не значит ли это, что она располагает средствами оправдать себя или получить прощение?
Охваченный этими соображениями, Меранд воскликнул:
— Надя, зачем вы здесь?
В голосе его звучала горечь.
Но тут вмешалась Капиадже.
— Я вам обещала, что приду… И вот я пришла с Надей, вашим другом, вашим преданным другом…
Капиадже с силой подчеркнула эти слова, а Надя, продолжая молчаливо смотреть на Меранда, слабой улыбкой подтвердила её заявление.
Меранд овладел собою. Он снова почувствовал себя главою миссии, да и не мог устоять против очарования видеть у себя и слышать этих женщин, не побоявшихся преодолеть много препятствий, быть может, опасностей, чтобы явиться к нему ночью, принося луч надежды.
— Благодарю, Капиадже!.. Благодарю!.. Но объясните, что привело вас теперь сюда? Я трепещу за вас, это так неосторожно!
Меранд все не решался обратиться к Наде прямо. Тогда та подошла к нему ближе и сказала со своей обычной прямотой:
— Послушайте, Меранд, я не пришла к вам оправдываться или объясняться. Вы считаете меня изменницей, я знаю, и вы не можете думать иначе, хотя Капиадже и говорила вам, какое роковое стечение обстоятельств повлияло на меня. Но я все же помню свой долг относительно вас и остальных… Я вас уже спасла раз… то-есть, во всяком случае, сохранила вас в живых до сих пор. Теперь-же я хочу довести свою задачу вашего спасения до конца!
— До конца? — живо перебил Меранд: —Как это? В чем может быть, по-вашему, наше спасение? Какой ценой купите вы его для нас?
Надя поняла намек, заключавшийся в его словах, и задрожала. Но Меранд уже пожалел о своей вспышке.
— Простите, Надя, я обидел вас! Хотя я и приговорен к смерти, но все же я мужчина и должен уважать вас, как женщину. Вы явились ко мне с самыми добрыми намерениями, и я слишком хорошо помню, как наше поражение у Лоб-Нора, так и ваше мужество, чтобы обвинить вас в трусости… Говорите же, я вас слушаю!
— Вы хорошо делаете, что верите в мои добрые намерения. Я хочу вас спасти, и Капиадже тоже хочет этого. И сам Тимур этого желает, мы это знаем!
— Тимур уже заявил мне, на каких условиях мы можем рассчитывать на спасение. Вы приходите мне подтвердить эти условия?
Меранд спрашивал себя — какое тайное соглашение привело к нему Надю и Капиадже несколько часов спустя после его разговора с Тимуром. Какая-то смутная догадка подсказывала ему, что Тимур сам подослал их, чтобы докончить его «покорение». И он заранее готовился быть твердым, особенно по отношению к Капиадже.
Надя, в свою очередь, чувствовала себя озабоченной. Она хорошо знала проницательность Меранда, подозревала, что он разгадал их, и была уверена в том, что он не сдастся. Она с самого начала не разделяла некоторых иллюзий Тимура насчет Меранда, но теперь она знала, что Капиадже его любит, и что она постоит за его жизнь, потому что отец отдал его ей. Она властна и горяча и сумеет сохранить того, кто ей дорог. И, несмотря на все это, в сердце Нади тлела искра надежды на нечто противоположное тому, на что надеялась Капиадже. Она хотела помочь Меранду бежать и, так как средства для бегства она пока не знала никакого, она желала только добиться пока одного — продления отсрочки, данной Тимуром, хотя бы ценою притворной покорности. Она это объяснила бы ему, если бы они были одни. Но присутствие Капиадже вынуждало ее говорить в духе этой последней, так как ей, во что бы то ни стало, нужно было заручиться её сочувствием и молчанием.
Надя, Капиадже и Меранд разговаривали по-русски. Капиадже знала только русский и монгольский. Надя не могла себе позволить вдруг заговорить на другом языке, чтобы не возбудить подозрения Капиадже. Она решила, что, продолжая говорить по-русски, через некоторое время вставит несколько коротких французских фраз, которые привлекут внимание Меранда и объяснят ему то, чего она хотела.