— Слава Богу, нас не слишком потрепало, — обрадовался Меранд: — при таких условиях, в каких мы находимся, предпочтительнее быть мертвым, чем тяжело раненым!
Монгольский начальник снова подошел к Меранду.
— Лошади готовы, по две на каждого из вас, — заявил он: — мои люди и кое-кто из разысканных конвоиров навьючивают верблюдов. Ваши вещи будут вам возвращены в ваше полное распоряжение, но я задержу у себя ваши бумаги и инструменты. Если у вас есть раненые, неспособные держаться в седле — их устроят на верблюдах!
— Мы все можем ехать верхом. Теперь — на твоей ответственности все, что может с нами произойти!
— Я вас поручаю вот этому человеку, который примет начальство над вашей охраной. Он проводит вас до места назначения. Путь вам предстоит долгий, но вас постараются не утомлять и с вами будут обращаться хорошо!
Он указал Меранду на молодого монгола с энергичным лицом, который стоял возле него.
— Еще одно слово, — вымолвил Меранд: —мы тебя, быть может, уже никогда больше не увидим. Каковы бы ни были твои намерения — ты спас нас от верной смерти. Спасибо! Ты мне кажешься важным лицом. Скажи, что значит то, что ты отнял у нас оружие и, если мы пленники, куда ты нас ведешь, откуда ты сам? Какова твоя цель?
— Там, куда вы направляетесь, вы, несомненно, узнаете то, чего я вам не могу сказать. Что касается нас — мы идем туда!
И он широким жестом указал на запад.
— Час наступил, и Господин так повелел!
V. Сквозь ряды азиатских всадников
Лишенная главы, приведенная в состояние полной беспомощности «Западная интернациональная миссия» находилась в плену у этих всадников, неожиданное нашествие которых осталось необъяснимым для европейцев, оставшихся в живых.
Они, несомненно, были подготовлены к тому, что в продолжение их долгого и трудного пути через среднеазиатские области их ждут многие, более или менее опасные приключения. Но они никак не думали, что их предприятие вскоре получит такой неожиданный и трагический конец.
Правда, на Крайнем Востоке уже несколько лет положение стало очень натянутым, и между Китаем и европейскими державами отношения обострялись все более и более. Слишком уж поторопились делить империю, вполне жизнеспособную, несмотря на свою дряхлую и слабую внешность.
Чтобы осуществить напыщенную фразу, которую каких-нибудь двадцать лет тому назад произнес лорд Солсбери, гласящую, что живые нации имеют право поглощать останки наций вымирающих, Англия, в припадке империалистической гипертрофии, пожелала утвердить свое владычество и в Китае, как утвердила его в Африке и почти везде. Но она натолкнулась на опасное соперничество России и Германии. Вспыхнула война — больше морская, чем сухопутная; соединившись против Англии и её единственных союзников — Соединенных Штатов и Японии, вся Европа приняла участие в гигантском морском столкновении с англо-саксонским морским могуществом.
В продолжение этой войны, между прочим, вовсе не долгой, много миллиардов было поглощено океаном. После неслыханной борьбы в продолжение нескольких месяцев, был созван в Риме торжественный конгресс, которой пересмотрел карту земли, обозначил наново границы каждого государства и учредил нечто вроде федерации цивилизованных наций.
Африка, почти сплошь колонизованная и исследованная, была доступна международной торговле, благодаря великим железнодорожным путям, соединяющим Кап с Александрией, Джибути с Сен-Луи, устье Конго, Либревиль с Занзибаром.
Кроме того, официальное китайское правительство, некоторым образом признав главенство Европы, преимущественно России и Германии, допустило застроить железными дорогами долины рек Ян-Тсе, Гоан-Го и Си-Кианга, и все береговые порты принадлежали крупным торговым домам Европы.
Но, с некоторых пор, европейцы стали встречать серьезное соперничество в самих же китайцах, образованных и знающих, благодаря им, европейцам, и «небесные» купцы, промышленники и инженеры, способные исполнять безукоризненно всякую работу — мало-помалу стали вытеснять западных людей.
Некоторые тонкие и проницательные дипломаты, однако, отмечали, что за этой небольшой передовой частью Китая, усвоившей цивилизацию, объевропеившейся на подобие Японии, чувствуется смутный духовный рост массы бесчисленного крестьянства, питающегося рисом; рост и пробуждение от вековой спячки.
Многие из них побывали на Западе в качестве рабочих несравненной ловкости и дешевизны, остальные, большая часть, оставались прикрепленными к земле своих предков и, выносливые до крайности, нескорые на подъем, обнаруживали глухую враждебность к западным дьяволам, появившимся среди них, как хозяева положения.
Никто из европейцев, составляющих миссию, не заблуждался насчет состояния умов китайской массы и не упускал из вида могущих возникнуть из этого осложнений. Но именно потому, что они были проникнуты самыми мирными намерениями, и были убеждены, что постройка великого железнодорожного пути, соединяющего Европу с Азией и проходящего через нетронутые культурой страны, через перенаселенные китайские области — повлияет благоприятно на развитие и процветание этих последних, они надеялись, что достигнут своей цели без особенных затруднений и смотрели на себя, как на примирителей белой и желтой рас.
И вот, при самом выступлении их из Азиатской России, столь чудесно возникшей в пустыне, обильной теперь благоустроенными городами с преуспевающей промышленностью и торговлей и ставшей такой плодородной страною, как в древние времена — миссия, на первых же своих шагах по Китайской дороге, подверглась непредвиденному нападению и сделалась игрушкой какой-то ужасной тайны!
Став пленниками некоего «Господина», о котором монгольский предводитель возвещал, как Предтеча о Мессии, европейцы шли навстречу неизвестности, и мысли их еще находились в состоянии оцепенения, причиненного событиями ночи. Их мощные натуры одновременно страдали и от лихорадочного возбуждения, достигшего высокой степени напряжения и остроты, и от подавленности и изнеможения, последовавших за неслыханной борьбой без надежды на победу. Только наиболее уравновешенная из всех душа Меранда противостояла этому потрясению, и он принялся за водворение в миссии возможного порядка — как в материальном, так и в моральном смысле. Он хотел разобраться в настоящем, чтобы приготовиться к будущему.
Вследствие смерти Коврова и по единодушному согласию товарищей став главой экспедиции, Меранд, только рассчитывая на их полное доверие, мог питать надежду на возможность спасения при столь трагических условиях, в какие они попали.
Помогая своим товарищам готовиться к отъезду, он мысленно воспроизводил порядок событий. Началось с появления монгола, который пожелал забрать с собой его одного.
Затем последовал приезд русского офицера, привезшего известие о необходимости немедленного отступления, по причине внезапных волнений в области. Наконец, два неожиданных появления разбойничьих шаек, из которых последнею, видимо, командовал начальник высокого ранга.
Все, до последних прощальных слов, сказанных этим человеком, слов, намекающих на верховного повелителя, все — до смутного намека на поход к Западу — образовало ряд указаний, предвещающих скорое и неминуемое наступление великой бури. Но он еще не мог понять её причин.
— Тут дело не в обыкновенном разбойничестве, — пояснял он Ковалевской, тоже заинтересовавшейся этим вопросом: — по-видимому, мы имеем дело не с отдельной кучкой варваров. Мы, несомненно, подхвачены водоворотом всеобщего народного движения. Но я не могу себе объяснить, почему так внезапно монгольские племена взялись за оружие и почему они двинулись на Запад. Как бы ни были многочисленны эти полчища, все равно, они разобьются о русскую стену…
— Разве только во главе их стоит какой-нибудь Тамерлан! — воскликнул ван-Корстен, который пришел оканчивать свои перевязки.