Долго надо шагать путнику по крутой тропинке, чтобы подняться с шоссе к высокой башне, сооруженной на вершине перевала. Но никогда не бывает безлюдным это место. Утром и вечером, в будни и в праздники — здесь всегда людно. Кто пришел из соседних селений, кто приехал из далеких краев страны.
И не переводятся свежие цветы на мраморном столе внутри башни. И постоянно стоят люди на вершине ее и смотрят на горы, поросшие лесами, на затянутую голубой дымкой Казанлыкскую долину, знаменитую долину прославленных болгарских роз. И любуясь родной землей, протянувшейся вдоль всего горизонта, верно, поминают тех, кто погиб на склонах этих гор, но добыл счастье и волю их родине.
«Дядо Иван» — так ласково и уважительно называли болгары русских людей. В тяжкие годы своей жизни всегда с надеждой глядели на север, где лежит страна, породившая этих сильных и добрых людей. Единственная в мире страна, которая приходила им на помощь в беде.
И в последний раз они не напрасно надеялись: в 1944 году снова, уже Советская Армия, освободила Болгарию от фашистских захватчиков. И новые памятники новым подвигам русских, советских людей поставлены благодарным народом.
В Пловдиве на холме, возвышающемся над городом, стоит высокая статуя молодого нашего солдата. Пловдивцы зовут его просто — Алеша, как своего, как близкого человека. «Идем к Алеше!» — говорит старик своей седой подруге. «Идем к Алеше!» — говорит парень девушке. И идут к этому памятнику.
Об Алеше сложена песня, которую распевают по всей стране.
Дядо Иван и Алеша — сколько их пришло на поля Средней Европы, в горы Югославии и Норвегии, чтобы сражаться за мир и будущее людей, и сколько их не вернулось домой, а осталось здесь лежать навечно, в безымянных могилах, которые раскиданы по свету и вблизи и вдалеке от памятников, которыми почтили их спасенные ими люди.
Нет ни одного народа в мире, который столько раз и такие тяжелые жертвы принес бы человечеству не ради своей выгоды, а для блага всей земли. Не всем зарубежным правительствам хочется вспоминать об этом, но народы, ради которых проливалась кровь, это помнят.
Бродя по улицам Праги, не раз увидите вы на стенах домов мемориальные доски: «Здесь, сражаясь за город, погиб советский воин».
В Праге таких досок много, потому что и весь город мог быть уничтожен, если бы советские танкисты не совершили бы свой знаменитый прыжок и не вышибли бы нежданным ударом гитлеровцев, готовивших взрывы мостов и лучших зданий чешской столицы…
Огромный мемориал стоит на перевале Дукла, по пути из Польши в Чехословакию. Здесь велись особенно ожесточенные бои, и здесь советские солдаты вместе с поляками, чехами и словаками воевали против фашистов…
Старые кварталы Братиславы расположены по соседству с новыми районами, но не спорят один с другим, а мирно уживаются, дополняют друг дружку и объединяются в красивый город, раскинувшийся на берегах могучего Дуная. Голубого Дуная, как его тут зовут.
Правда, когда я заметил своему братиславскому спутнику, что это название либо дальтонизм, либо сильное заблуждение — ведь вода-то в реке желто-серая, — он ответил: «Чтобы увидеть его истинный, голубой цвет, надо быть влюбленным»…
Но даже и для человека, не захваченного этим чувством, — Дунай хорош! А особенно, когда глядишь на него с вершины холма, на южной окраине города. А сюда горожане ходят часто: тут, в братской могиле, лежат советские воины, павшие в боях за вызволение Братиславы.
Высоко над городом лежат наши братья. Сюда первыми приходят с востока лучи восходящего солнца, сюда быстрее прилетает ветер, что зародился над донскими и днепровскими степями.
Идут и идут сюда люди и приносят мертвым героям свою благодарность за свободу и счастье спасенной от рабства родины.
Отсюда, с холма, далеко видна словацкая земля, перепоясанная светлой лентой Дуная. Внизу широко раскинулся большой город. Вон они, его улицы, площади, скверы. Вон бегут трамваи, автомашины, автобусы. Дымят фабрики и заводы. Живет, работает столица Словакии. А тех, кто отдали свои жизни за нее, уложили сюда, на вершину холма, чтобы далеко виден был их великий подвиг, чтобы не забывали люди об их самопожертвовании.
И невольная раздумчивость охватывает человека, который пришел сюда. Начинает он размышлять о минувшем и о нынешних днях.
Оглядываясь на все стороны, долго смотрел я на запад… Говорят, что в ясную погоду можно разглядеть отсюда Вену — до нее напрямик всего пятьдесят километров. И я, напрягая зрение, гляжу туда. Нет, не видно!