Не видны знаменитые венские дворцы, соборы и парки. Не видны и братские могилы наших бойцов. Ведь и земля Австрии полита их кровью. И уж никак не увидеть с этого холма ни Югославии, ни Белграда, где тоже полегло немало советских воинов. И еще, и еще дальше на запад — горы Италии и леса Франции, где рядом с партизанами дрались наши люди.
И уж на самом краю Европы, там, где океан омывает землю Испании, там, где фашизм впервые показал свою звериную морду, и там погибали наши товарищи, обороняя свободу…
А на северном краю континента, на скалистых берегах норвежских фиордов, высятся могильные холмы, под которыми покоятся наши братья.
Могилы, могилы, могилы русских, советских солдат… И горько думать об этом, и гордость за нашу страну и наш народ подымается в душе.
У Светлова в стихотворении «Итальянец» есть строки:
Этого итальянца зарыли в донской степи. И нет над его прахом надгробия, как нет памятников над множеством убитых на нашей земле захватчиков. Они не заслужили их, не заслужили доброй памяти, так как ворвались в чужой дом грабить и убивать. Да просчитались: хозяева-то оказались посильней грабителей и воздали им должное за их гнусные преступления. Их уничтожали в Европе, в Африке и в Азии, но их могилы не стали местом поклонения, как могилы наших воинов.
И на Дальнем Востоке, на берегах Тихого океана пришли мы на помощь корейскому и китайскому народам, вырывавшимся из долголетней колониальной зависимости.
От океана до океана лежат погибшие наши соотечественники — защитники правды и свободы. В каждом из них, как и во всех нас, жили и живут великая любовь и привязанность к своей стране. Мы не вспоминаем о ней ежеминутно. Она так естественна, так слита с нашим существом, что мы не думаем о ней повсечасно, как не задумываемся о том, что у нас есть уши, которыми слышим, есть глаза, которыми видим. Она дремлет в глубине нашей души. Но когда какие-то события или обстоятельства будят ее, она, проснувшись, заполняет всю нашу душу, становится главным нашим чувством, самым сильным нашим устремлением.
Революция и войны разбросали по всему миру множество наших соотечественников. Многие из этих людей стали жертвою случая, или насильно были оторваны от всей земли, или оказались за рубежом по недомыслию и живут, испытывая горькую тоску по Родине…
Видел я, как сразу несколько сотен человек, также одержимых непреоборимым желанием возвратиться домой, собрались со всей Франции в город Канн и ждали, когда за ними придет советский пароход из Одессы и отвезет в Советский Союз.
Было это осенью сорок шестого года. Советское правительство обратилось с письмом к эмигрантам, покинувшим Россию в годы революции и гражданской войны. Оно объявило, что разрешает вернуться в СССР тем, кто за годы пребывания за рубежом и во время Отечественной войны не запятнал себя ни враждебными действиями против нашего государства, ни сотрудничеством с фашистскими оккупантами.
И вот в Канне мы застали одну из таких групп эмигрантов, получивших визы на въезд в пределы Советского Союза. Это была очень пестрая компания: в ней были и старики, и молодые, и родившиеся в царской России, и их дети, появившиеся на свет в чужой земле. Но все они считали себя русскими людьми и хотели вернуться домой: на Украину, в Белоруссию, в Сибирь, на Волгу, в Москву…
Мы, группа советских кинематографистов, приехали в Канн на Международный кинофестиваль. Он был первый послевоенный и потому, наверно, очень радостный и торжественный. Начался нарядным карнавалом на набережной. Синее-синее море, громадные пальмы, роскошные отели, разноцветные костюмы участников и зрителей, военные оркестры, цветы, которыми были усыпаны даже мостовая и тротуары, — все это создавало такой яркий пейзаж праздника. И если бы не русские люди во Франции, нам не с чем было бы показаться на этом торжестве.
Уж и не знаю, как они сумели это устроить — для нас это было неожиданностью, — но во время карнавального шествия мимо трибун вдруг медленно покатился разукрашенный цветами, лентами и лозунгами грузовой автомобиль, на котором стояли милые девушки и парни в национальных русских, украинских и белорусских костюмах. Поравнявшись с центром трибуны, они разом взмахнули руками, и в воздух взлетели десятки белых голубей.
Это было неожиданно, красиво и символично. Зрители устроили овацию нашим молодым людям, а мы, кинематографисты, были счастливы — это была наша первая победа на фестивале.