Счастливое мое любопытство вело меня на эти собрания, а увиденные мною люди и эпизоды отлеживались в памяти целые годы, но в нужное время воспоминания о них помогали немало и в кино, и в театре, когда мне как актеру доводилось изображать российских мужичков.
В общем, новостей было довольно, и в деревне, где делили землю, и в городе, где неведомые доселе комиссары выселили из земской управы и городской думы привычно и удобно сидевших там заправил уезда и города. На почте, в учреждениях, в лавках появились новые управляющие и заведующие. На Главной улице с треском посрывали прежние железные вывески, а на их местах навесили плакаты из кумача, на которых мелом было написано — хлеб, бакалея, мануфактура… Самые яркие объявления гласили, что здесь разместились какие-то мудреные непонятные заведения — СОВДЕП, УКОМ, УСОВНАРХОЗ…
Но самое главное — поменялись повадки людей. Те, кто раньше топали по обочине, лишь бы не помешать «чистой публике», нынче уверенно шагали по середине тротуара. А прежние господа жизни стали держаться поближе к стенкам домов и охотно кланялись тем, кого когда-то и за людей не считали.
И в нашем реальном случились большие перемены. Мы стали теперь зваться школой второй ступени. Отменили отметки, к нашему удовольствию. Директор перестал носить шпагу, преподаватели поснимали свои погончики. Ученики пообломали золоченые гербы на фуражках.
А уж поскольку всюду стали открываться союзы и комитеты, то и мы учредили свой «совет в защиту прав учащихся». Для чего он был нужен и какие именно ученические права призван отстаивать, было не очень ясно. Не смог он ни облегчить правописание, ни отменить тягостные для меня уроки математики. И единственное его достижение — право расписаться представителю совета на наших ученических аттестатах. Я до того возгордился своим выдающимся положением, что сгоряча расписался даже на собственном удостоверении. То есть лично подтвердил, что мною благополучно завершен полный курс Нолинской школы второй ступени.
Совет наш прожил недолгую жизнь. Зимой приехал из Вятского губкома комсомола Борис Вольский, юноша решительный и хороший оратор. На школьном собрании промыл нам мозги и убедил, что глупо оборонять себя от ученья, когда надо поскорее становиться хорошими инженерами, докторами, учителями, помогать растить то новое, к чему стремится молодое наше государство.
А вскоре после этого собрания в шестом классе школы появился новый ученик — Наум Майзлин, приехавший из голодающего Петрограда. Он и был зачинщиком того, что у нас появилась в городе первая комсомольская ячейка.
Было уже начало лета. Наш класс в последний раз уселся за свои парты, держа в руках твердые листы аттестатов об окончании школы. В последний раз смотрели ученики на своих преподавателей и друг на друга. Семь лет провели мы в этих стенах, часто тяготились ими, мечтали скорее их оставить. А вот в день расставания, в день, когда закрывалась дверь нашего отрочества, мы все, как один, испытывали горечь того, что кончается долгое наше товарищество и навсегда уходит беззаботность существования.
И мы уговорились устроить вечер прощания.
За длинные годы своей жизни не раз доводилось мне расставаться с теми, к кому привязался, с кем был в душевной близости, но эта первая разлука была и горше, но и веселее других.
Вы-то в наших местах не бывали, так вам, верно, странными кажутся названия — Чертаки, Чащино, Рябиновщина. А если еще и произнести их так, как говорят в вятских краях — Чашшино, Рябиновшшина, — так, пожалуй, кое-кто подумает: и говор вроде какой-то не русский и слова чудные…
А мне мила эта протяжная, окающая речь и кажется музыкальной и полной особого значения.
Оттого ведь Чащино, что когда-то на месте этой деревни был не то густой лес, не то непролазные заросли кустарника. Ну, Рябиновщина уж, конечно, прозвана так из-за того, что около каждого ее дома насажены рябины. И в октябре среди буро-желтых, пожухлых полей лежит деревня, красная от ягод, как кумачовый платок, что позабыла на жнивье усталая жница…
Дальние наши края, северные, суровые, но красивые и просторные. Есть еще и такие места, что вовсе не тронуты людьми. Хотя человек существо беспокойное, деятельное, все время ищет пути одоления природы, все выдумывает новые к ней приспособления, изобретает машины для борьбы с ней.
Вот, к примеру, соберет он десятки прядильных станков в одном здании, и получается у него хлопчатобумажная фабрика, а оттого, что в Иванове завелась фабрика — в Костромской губернии меньше стало посиделок по вечерам. Для чего прясть хозяйке полотно, когда можно купить дешевый ситец…