Я смотрел на них и осознал, что ведь они накрепко связаны со мною: ведь это я, я заранее знаю, что им надо будет делать в следующую минуту, какие слова придется км сказать. Вот сейчас я подскажу им их фразы, а они станут повторять их за мною. Но я знал не только их слова, а и чувства, и не только знал, но и разделял эти чувства. Они оказались близкими и дорогими мне людьми. Я начал подсказывать им их текст, и от фразы к фразе, от слова к слову меня все больше и больше волновала их судьба.
Нет, я не мог оставаться равнодушным подсказчиком, я все горячее и горячее шептал их реплики. Я сильнее и сильнее ненавидел безобразника Дикого, так нагло и грубо обращавшегося с людьми, зависевшими от него. Невольно шепот мой становился громче и громче. И если актеры отвечали Дикому тихо и покорно, то я им подсказывал текст язвительно, негодующе. Я отодвинул лампу в сторону и высунулся по грудь из будки. Голос мой окреп и уже явственно был слышен не только исполнителям, а и аудитории.
Впрочем, реагировали на него те и другие по-разному. Актеры все больше и больше смущались: из их помощника я становился их врагом, так как мешал их самостоятельности, навязывал им свою трактовку, свое исполнение каждой реплики. Вопреки желанию они повторяли мои интонации и вносили мою страстность в слова своих героев.
Они пытались утихомирить меня, бросали на меня то негодующие, то умоляющие взгляды. Но, не зная жалости, я продолжал свое вещание. Меня не трогали ни покашливания их, ни постукивания ногой. Закусив удила я мчался вперед и дальше по страницам книги. Едва дав возможность актеру повторить подсказанную реплику, я уже кидал ему следующую… В кулисах справа показалась голова сценариуса, испуганная, с вытаращенными глазами, слева высунулся пожарный в сияющей каске. Ему происшествие явно нравилось, и он ухмылялся во весь рот.
В зрительном зале и трагизм и юмор происходящего на сцене поняли не сразу. Вначале, услышав мой голос, зрители удивились, но решили, что это случайность. Затем стали шептаться, пытаясь сообразить, почему это артисты плохо слышат. Потом растерялись от происходящего: для чего это исполнителям нужно повторять текст, который они уже ясно слышали из суфлерской будки. И наконец, не выдержав, кто-то хихикнул, его поддержали в соседнем ряду, и смех стал нарастать и шириться. Теперь зрители, затаив дыхание, выслушивали мои выкрики из будки, дожидались, когда актер, как попугай, в точности повторит их, и тогда дружно принимались хохотать, пока я не начинал вопить следующую фразу.
Лицо сценариуса исказилось от боли, как будто он сидел в зубоврачебном кресле, и он махнул рукой пожарному. Тот в своей сверкающей каске прямо через сцену подошел к рампе и быстро задернул занавес. После этого зрители могли наблюдать, как несколько рук высунулись из-за занавеса и потащили к себе что-то тяжелое. К сожалению, это был я. Таков был конец моего первого дебюта в театре. Не дождавшись окончания представления, я по настоянию моих новых товарищей покинул помещение Нардома. И даже не узнал, чем там у них завершился вечер.
На другой день в училище я очень кратко сообщил всем интересовавшимся моими гастролями, что театр — это дело пустое, неинтересное и что уж я-то во всяком случае больше никогда не буду иметь к нему отношения.
Но все раны зарубцовываются, огорчения забываются. Прошло время, и любители драматического искусства снова затеяли поставить спектакль и вспомнили про незадачливого суфлера. Однако на этот раз мне предложили сыграть роль! Небольшую, но роль! И я, который так костерил театр, с радостью побежал на первую репетицию.
Дебют прошел благополучно, и я получил ангажемент на следующую постановку. А там пошло и пошло. Я стал постоянным артистом нашего кружка. В каждом новом спектакле играл, играл роли всякие — комедийные и драматические, маленькие и большие и даже центральные. И постепенно сравнялся с самыми опытными деятелями кружка.
И так продолжалось года три, покуда не собрался отряд моих однокашников ехать учиться в Петроград. Ну и я с ними — и за компанию, и по собственному влечению. Жизнь-то впереди большая — неужто всю ее провести в Нолинске?..
Потолковали мы между собою, решили — идти в инженеры. Никаких особых дарований за нами не числилось, а профессия солидная, уважаемая. Головы на плечах — с учением справимся. Да и родственники хором твердили: «Только в инженеры. Крепко на ногах стоять будешь!..»