Только через пять суток заскрипел наш поезд тормозами и застучал буферами на станции Вятка. Забрав свои мешки, выпрыгнули мы с Серегой на перрон.
— Вот и дома!
Вроде бы и так, а все еще в дороге.
Остались последние полтораста километров. По сравнению с тем, что проехали от Петрограда, — пустяк, а как его одолеть? Нанять лошадей — денег нет! Идти пешком… В рождественские морозы?.. Что тут придумать? С кем посоветоваться? По платформе бегали пассажиры с чайниками. Никто не обращал на нас внимания, только сурово глядела с плаката худая женщина и спрашивала: «Чем ты помог голодающим Поволжья?»
Мы не могли помочь: у нас ничего не было, кроме узелков с солью.
— А может, за соль повезут?..
Мы вышли на привокзальную площадь — пусто. Ни одной подводы. Где их искать, ямщиков или попутчиков?.. А может, не теряя времени, двинуться своим ходом? Может, по дороге кто подсадит? А нет, так поднатужимся и за пару дней отшагаем дорогу. Груз-то невелик — по маленькому заплечному мешку у каждого.
И, чтобы не колебаться в решении, тут же и зашагали через город. Выбрались на Нолинский тракт и пошли отмеривать версту за верстой.
День был солнечный, морозный, но безветренный. Идти было и легко и приятно — ведь с каждым шагом все ближе и ближе к дому, к родным, к теплу, ко всему, что дорого и мило. На поворотах и изгибах тракта, незаметно друг от друга, оборачивались назад поглядеть, далеко ли ушли от города. Но он отставал медленно и словно нехотя. Долго видели мы дома, стоявшие на горе, и столбики дыма, высоко поднимавшиеся в морозном воздухе. А снег тоненько пел под ногами, и мы шли, как под музыку.
Попутные подводы нас не обгоняли, встречные попадались редко. Вдалеке от дороги и справа и слева стояли синие леса. А тракт тянулся через широкое белое-белое поле, которое поблескивало на солнце, да кое-где расцвечивалось ярко-голубыми тенями от сугробов. Было тихо и одиноко в белом мире. Только изредка ворона бесшумно срывалась с придорожной березы и перелетала на другую сторону тракта, остерегаясь людей. А мы шли себе и шли.
Наконец Вятка пропала из виду. Солнце зацепилось краем за потемневший лес. А мороз стал покрепче. И тогда, в первой же деревне, попросились мы в избу отогреться и передохнуть. Поели, что было с собою, покурили и отправились дальше.
Зимою темнеет быстро — вышли мы на дорогу, а уже звезды мигают на небе. Еще холоднее стало и еще пустыннее. А свет — только что от звезд да от снега. Хотя вскоре то ли глаза попривыкли, то ли луна взошла за лесом, но стала видна и дорога, и толстые, корявые стволы старых берез, что, как часовые, стояли вдоль тракта, охраняя его от метелей.
Музыка наших шагов стала громче и мелодичнее, только теперь она казалась нам не веселой, а задумчивой и даже грустной. Шли мы молча, каждый думал о своем, и разговаривать не хотелось. Глядели себе под ноги, чтобы ступать по наезженному твердому следу саней, а не по рыхлому снегу. Зимняя дорога ровная, однообразная, глядишь на нее не отрываясь, и начинает казаться, что шагаешь по одному и тому же месту, не продвигаясь вперед. Оттого сразу же вместе заметили мы на обочине невысокий бугорок, из которого высовывалось что-то продолговатое, желтевшее среди синего снега. Оба, не сговариваясь, подошли к этому месту. Сергей подковырнул носком валенка эту желтую штуковину, и из сугроба вывернулся длинный голый череп с большими зубами и пустыми глазницами.
— Что это?
— Лошадь сдохла… верно, от голода… А волки объели. Ишь, как полированный!..
На следующей версте опять попался такой же бугорок. Видно, беда с Поволжья докатилась и до наших мест.
Неприятные были эти ночные находки, и следующий раз мы миновали такую снежную могилу, уже не подходя к ней и даже не глядя в ее сторону.
Видно, и три здоровые собаки, что уже давно бежали за нами, тоже разделяли наши чувства и, чтобы не натыкаться на эти бугры, огибали их прямо по снежной целине поля.
Похоже, что ночная эта дорога и им казалась тоскливой и одинокой, и они прибились к нашей компании. Мне тоже было приятно их общество, а вот мой спутник почему-то сердито оглядывался на них и бормотал что-то невнятное.
— Ты что?
— Волки! — буркнул Серега.
У меня стало сухо во рту. Тут же на память пришли всякие — и книжные, и живые — рассказы о том, как волчьи стаи пожирали овец, лошадей, как терзали одиноких путников. И вот они — волки на свободе, и вот мы — беззащитные, на безлюдной дороге. Того и гляди один из волков задерет башку к небу, завоет, ему отзовутся дальние голоса его товарищей, набегут со всех сторон жадные, свирепые звери, и конец нам, конец. У нас ведь даже перочинного ножика нет с собою…