— Стой!.. — отчаянно заорали мы ему вслед.
— Стой, говорят тебе…
Подвода уносилась все дальше, а ямщик, нахлестывая коня, кричал что-то в нашу сторону и грозился кнутом.
— Это что же такое? — в растерянности бормотал я. — Что с ним?
Сережка спокойно обернулся ко мне и, усмехнувшись, ответил:
— А что ему было делать? Два парня караулят его на обочине, у каждого кол в руках. Ночь. Пустой тракт… Пришибут, а лошадь заберут. Напугался человек!
— А нам-то как быть? Боязно колья-то бросать — вдруг опять волки.
— Зачем бросать. Услышим, что едут, тогда и кинем…
Мы опять зашагали, но теперь не столько глядели вперед, сколько прислушивались к тому, что могло появиться сзади. И не напрасно. Пройдя версты две, Сережка скомандовал: «Стой!»
За спинами у нас снова заскрипели сани. Дубинки сейчас же полетели в сторону. Мы сошли с колеи и, чуть не по колена увязнув в снегу, ждали.
— Эй, дед, подвези! Устали шибко, — крикнул Сергей седому старику, сидевшему на сене, поджав под себя ноги. Возчик придержал лошадь, потер рукавицей белые усы и бороду. Волосы у него потемнели, и помолодевший мужик отозвался сердитым голосом:
— Гляди, какие внуки сыскались… Какой я тебе дед? Ишь, родня с большой дороги!
— Да мороз. Ты и побелел весь.
— Куда шагаете?
— В Нолинск.
— Я до Суны только.
— Ну, хоть до Суны. Мы соли дадим.
Деловые переговоры закончились, и через минуту мы повалились в розвальни и зарылись в сено, толстым слоем покрывавшее их дно. Батюшки, как восхитительно заныли ноги! Как упоительно можно было вытянуться! Как сами собой закрывались глаза и вплотную приступала дремота… В дреме я был счастлив и тем, что отдыхаю, и тем, что, не прилагая никаких усилий, продвигаюсь к дому, да еще много быстрее, чем до сих пор. Да, а волки?.. А при чем тут волки! Какое мне до них дело…
Еще пару раз пересаживаясь с подводы на подводу, к вечеру следующего дня мы были уже дома, в тепле, у своих родных. И как же это было здорово — мыться в бане, есть за столом домашнюю еду и спать, спать в мягкой постели долго-долго.
А со следующего дня началась счастливая, беззаботная жизнь на каникулах. Целых две недели гулянья, встречи с приятелями и приятельницами. Пару дней мы держались с Серегой вместе, потом разошлись по разным компаниям и, как это ни странно для такого крошечного городка, как наш, даже потеряли друг друга из виду. И только когда стал приближаться срок возвращения к трудам и суровым дням студенческой жизни, я с удивлением и с огорчением узнал, что дружок мой лежит в больнице — у него сыпной тиф. Видно, заразился в поезде, когда мы тащились пятеро суток в грязной теплушке из Петрограда в Вятку.
И жалко было оставлять сердечного своего приятеля, да ведь надо было поспевать к началу занятий. Правду говоря, и страшновато ехать одному — Серега был и находчивее и практичнее меня, а кроме того, хоть и из двух человек, но все-таки была у нас компания. А путешествие-то, как я уже испытал, предстояло и долгое и трудное. Все было сложно — и как пропитаться в дороге, как не замерзнуть, как втиснуться в поезд, а главное — как пристроиться на какую-нибудь подводу до Вятки. Неожиданно в этом сложном деле выручила знакомая докторша. Окликнула меня на улице:
— Ты что, не знаешь, как до Вятки добраться?
— Так ведь подводы-то только командированным полагаются, а я же на каникулах.
— А денег нет?
Я развел руками.
— Отвези сумасшедшего в психиатрическую больницу. Как сопровождающий. Мы тебе еще и паек дадим на дорогу.
— Сумасшедшего?
— Да он тихий!..
И через три дня мы отправились.
Случалось ли вам когда-нибудь ездить в розвальнях? Нет, наверное. Теперь все реже и реже пользуются люди гужевым транспортом. Повсюду — в лесных и степных, в равнинных и горных районах расходятся все чаще черные ленты асфальтированных шоссе и несутся по ним, с треском и с громом, оставляя за собой едкий запах бензина, грузовые и легковые автомобили. И все меньше и меньше остается пыльных, грязных или занесенных снегом избитых проселков, по которым и ездили прежде на телегах, в тарантасах, на дрожках, в розвальнях, в кибитках. Тащились, запрягая заморенную лошаденку, либо летели на сытых, породистых тройках.
Конечно, спидометр автомобиля показывает куда большую скорость, чем любой рысак, но ни в какой машине не испытываешь такого счастья от быстрого движения, как в повозке или в санях, когда кони несутся во весь опор, во всю свою силу, а встречный ветер врывается в грудь, а комья снега бьют по лицу и кажется, что сливаешься ты в одно с конем, с повозкой и летишь куда-то, позабыв обо всем, а сердце то проваливается глубоко-глубоко вниз, то возносится так высоко, что кружится голова…