Но, если и не летят лошади стремглав, а бегут ровной рысью — и тогда хороша поездка мимо нескончаемых полей, по лесной дороге, вдоль реки. То тронет тебя ветка придорожного кустарника, то вдруг ворвется в кузов усатый колос ячменя или ржи. Тяжело махая крыльями, кричит над рощей ворона, и, перебивая друг друга, сплетничают воробьи, расклевывая на колее то, чем угостили их пробегавшие тут лошади. А до чего же приятно позвякивают бубенцы или колокольчики под дугой, напевая седоку простую, но милую мелодию.
Теперь уж почти и не испытаешь всего этого, а жаль. Жаль, что в постоянной погоне за скоростью, за удобствами, экономя часы и минуты, все реже непосредственно общаемся мы с дорогой, реже дышим росой и туманом, запахом нагретой пыли, глядим на синеватую даль горизонта и не спеша раздумываем о больших и малых своих делах.
Так вот, ямщик, я и мой подопечный погрузились в сани и покатили по скользкой снежной дороге в нужный город Вятку. Право же, розвальни — одно из удивительнейших изобретений рода человеческого по части передвижения. Низкие сани, узкие спереди, очень широкие сзади, делались в наших местах без единого гвоздя. Рама их переплеталась самодельными веревками из конопли и устилалась большими пластинами луба. Легкие на ходу, устойчивые, вместительные для груза, удобные и для сиденья и для лежанья. Заваливались они сеном, и ехать в них было и тепло, и уютно, привольно развалившись.
Наши розвальни заскользили по Вятскому тракту, а я разлегся в них в самом радужном настроении. В кармане у меня лежала бумага с двумя печатями, которая грозила суровой карой тому начальнику почтовой, станции, который замедлит наше продвижение, не снарядив нам лошадей.
Я облокотился на большую корзину с чистым бельем и с солидным запасом продовольствия, веселившим мое сердце. В общем, ближайшее будущее представлялось мне прочно обеспеченным.
Погода была ясная, мороз несильный, лошадь бежала резво. Все бы хорошо, если бы не спутник, порученный моим заботам. Мне бы быть ему благодарным за то, что еду на его подводе, а у меня страх перед ним — кто его знает, что он может учинить в следующую минуту. Вдруг кинется бежать куда-нибудь в лес, и ищи-свищи его там. А не то набросится на меня да покалечит. У безумных, говорят, во время припадков громадная сила появляется. Мне с ним нипочем не справиться, а ямщик, видно, мне не товарищ в моих заботах. Он все время искоса поглядывает в сторону больного, отодвигается от него в самый передок саней да усердно нахлестывает лошадь. Очень уж не терпится ему поскорее добраться до почтовой станции, сдать неприятных пассажиров и освободиться от тягостной повинности.
А сам виновник наших волнений, молча и не двигаясь, сидел в санях точно так, как усадили его еще в Нолинске два дюжих санитара, что вывели его из больницы и сдали мне под расписку.
На бледном худом лице темные глаза печально глядели куда-то вдаль, не на горизонт, а как будто бы и еще дальше, туда, куда мы, его спутники, заглянуть уж не могли. Время от времени он переводил взгляд на меня, и тогда казалось, что он хочет спросить меня о чем-то, что постоянно его занимает и мучит. Но вопрос так и оставался незаданным. Спросить он так и не решался, а может быть, и не мог, так как не в силах был выразить свою мысль словами… Он был тих и беспомощен, и постепенно страх сменился жалостью к этому одинокому, тоскующему человеку.
Воротник его тулупа был поднят, но от толчков на ухабах сам собою опускался, и тогда щеки и уши у бедняги белели от мороза. Я говорил: «Подними воротник, Павел!»
Он смотрел на меня с грустью, будто стараясь понять то, что ему говорят, но не делал ни единого движения, чтобы выполнить мою просьбу. Тогда я сам поднимал его воротник и прикрывал лицо от ветра и холода. Он снова глядел мне в глаза, собираясь сказать что-то важное, но опять не решался.
А бывало и так, что я не сразу замечал, что мороз прихватил его лицо, и белые пятна ясно обозначались на щеках. Тогда мы останавливали лошадь, я выводил его из саней, оттирал помороженные места снегом. Он ничем не помогал мне в моих заботах о нем, впрочем, безропотно подчинялся всему, что я с ним проделывал, и только сосредоточенно наблюдал за мною. Затем наши сани трогались, я брал его за руку и вел за розвальнями, чтобы согреть его на ходу. Он старательно шел то по колее, то проваливаясь чуть не по колена в снег, но стараясь не отставать от меня. Чувствуя по себе, что стало теплее, я кричал ямщику, тот поджидал нас, мы усаживали Павла и ехали дальше, до следующей высадки.