В общем, от нэпа нашему брату студенту прибыли было мало. Как жили мы на гороховой каше да на чае с сахарином, так и продолжали свое житье на этом же самом рационе. Маленькое наше общежитие в полуразрушенной квартире скупо обогревала старая «буржуйка», которую, случалось, еще и теперь топили влажными торцами из мостовой Гороховой улицы. Но все эти обстоятельства никак не отражались на нашем настроении. Жили мы весело, деятельно, занятые всяк своим учением…
Конечно, кое-какие неудобства своего жилья мы ощущали, даже несмотря на оптимизм. Квартира наша, бывшая дворницкая, была гораздо более запущена, чем барские хоромы, в которых мы жили до этого. И дело не только в том, что она отапливалась всего лишь нашими «буржуйками», была грязна, дощатые ее полы ходуном ходили под ногами и были все в трещинах и в дырах, но главным образом в том, что, кроме нас, в квартире обитали еще многочисленные семейства крыс и мышей. И поскольку они поселились здесь еще до нашего прибытия, естественно, что и чувствовали себя хозяевами больше, чем мы. Свободно разгуливали по комнатам, по коридору. В кухне на водопроводном кране и в уборной на бачке с водой постоянно сидели длиннохвостые наши сожители, утоляя жажду. По вечерам оживленно попискивали, устраивали в углах комнат посиделки и хороводы. Те из нас, кто засиживался за книгами допоздна, всякий раз клали рядом с собой на полу деревянные чурки и, когда игры наших товарищей по квартире начинали принимать чересчур оживленный характер, кидали эти полешки в разыгравшихся весельчаков. Но в общем-то мы хоть и воевали понемногу, но и мирились с таким соседством.
Конечно, случались и неприятные столкновения. Троюродный мой брат, поселившийся у нас на несколько дней, однажды ночью разбудил всех дикими воплями. Напугал нас сильно, хотя дело-то всего-навсего было в том, что к нему во сне под рубашку забралась крыса, с совершенно мирными намерениями — подремать в теплом местечке. Бедный парень до утра уже не смог уснуть, а днем сбежал с нашей квартиры. Но мы-то, люди привычные, побаивались только одного: как бы белая крыса с голым красноватым хвостом, которая избрала своим постоянным местопребыванием бачок с водой в нашей уборной, — как бы она не прыгнула кому-нибудь на голову.
А впрочем, наших квартирантов следовало бы помянуть и добрым словом. Во-первых, они никогда не трогали мешок с гороховой мукой — основным нашим продовольствием (может быть, она была им не по вкусу или не по желудку, хотя мы-то потребляли ее ежедневно). А во-вторых, с некоторого времени они, правда не по собственному почину, помогали нам разнообразить наше меню.
На стенах нашего и соседнего домов вдруг появились небольшие продолговатые объявления, гласившие, что лаборатория «Сопитат» для своих целей покупает живых крыс и мышей, по цене от четырех до тринадцати копеек за штуку. Через пару дней Серега Кадесников уже был руководителем «товарищества на паях» с капиталом в тридцать пять копеек. На эти деньги на Александровском рынке незамедлительно была приобретена мышеловка, у дворников удалось арендовать еще одну, и к вечеру обе они были заряжены и установлены — одна в коридоре, другая на кухне.
Утром два изловленных зверя были сданы в «Сопитат», на полученные шестнадцать копеек закуплены ситный с изюмом, и вся квартира, усевшись вокруг большого жестяного чайника, пировала, распивая чай с сахарином.
Несмотря на обилие дичи в доме, из-за нашей неумелости или небрежности охота редко бывала удачливой: пойманная добыча часто удирала из клетки. Но все же время от времени желанный ситный с изюмом появлялся на нашем столе…
Но вот как-то зимним утром нежданно-негаданно прибыл в наш дом Венька Вихорев. Прямым ходом из родного Нолинска.
Я был дежурным по общежитию, и потому мои сожители только высунули носы из-под одеял и довели до моего сведения, что давно уже кто-то стучит в дверь. Пришлось мне сунуть ноги в нахолодевшие за ночь ботинки и идти по нетопленному коридору и кухне узнавать — кого это принесло в этакую рань. Я откинул длинный тяжелый крюк, который оберегал наши владения от незваных пришельцев, и выглянул на лестничную площадку.
Краснокожий Венька отчаянно молотил пятками дверь и даже не сразу заметил, что она уже открыта. У его ног стояла корзинка, перевязанная веревкой, и возвышалась целая груда новых валенок. Верно, пар двенадцать.
Пока я разглядывал его добро, он перестал, наконец, колотить дверную филенку, обернулся ко мне и принялся сердито отчитывать:
— Что так долго дрыхнете? К вам и не допросишься. Ишь, как заучились — храпят себе до полудня!