Вновь надеешься, что в этот-то раз удастся тебе, наконец, подняться над обычным уровнем твоего творчества, что в этот раз откроешь ты людям сокровенные тайны человеческой души, что в этот раз окажешься ты не простым ремесленником, а вдохновенным художником. А в конце опять видишь, что надежды твои и ожидания оказались напрасными, что опять обманулся ты в своих силах, что нет у тебя того высокого вдохновения, нет яркого таланта, а только средние способности. И не суждено тебе прокладывать новые пути в искусстве, а только ты и можешь, что идти по дорожке, которую до тебя протоптало множество твоих предшественников.
Если подумать, чего же больше в актерской работе — удач или срывов, чаще ты радовался или огорчался, — верно и не решишь. А все же и горечь моего искусства мне дорога, и не хочу я менять ее ни на удовольствия, ни на покой другой работы. И если бы какой-нибудь нынешний Мефистофель предложил мне вернуть утраченную молодость, верно, снова выбрал бы я свою же профессию… если бы, конечно, не увлекло меня на иной путь желание испробовать жизнь с других ее сторон. Но ведь у меня же есть возможность проделать это и будучи актером! Только бы достались мне новые, не игранные еще мною роли…
А в ту далекую осень начали мы с того, что каждый сказал себе и друг другу:
— Актером стать трудно! Труднее, чем мы предполагали… Давайте-ка начнем сначала!..
Но и полюбили мы свою будущую профессию сильнее, чем думали. И уж раз устояли при первой неудаче, видно, не испугаемся и в следующих больших и малых потрясениях, сколько бы ни выпало их на нашу долю.
ИСКУССТВО И «ХЛЕБ НАШ НАСУЩНЫЙ»
Как пошла наша жизнь дальше? Не гладко и не спокойно, в трудах до пота, в еде не досыта, с малыми достижениями, с частыми срывами и провалами, но полная надежд на то, что уж теперь-то идем мы в искусстве по верному направлению. С этой осени оставили мы пластические упражнения, а взялись за работу над первым своим спектаклем. Для постановки выбрана была пьеса Лопе де Вега «Овечий источник» — драматический рассказ о тиране-насильнике помещике и о бедных крестьянках, которые, не выдержав бесчеловечного обращения с собою, восстают против своего угнетателя. Это трагедия насилия и мужества, образы ее героев полны страсти и силы. И нам казалось, что ее горячность, свободолюбие действующих лиц близки по своему духу времени первых лет революции. И мы, работая над ней, впервые почувствовали, что актеры не просто изображают на сцене разных людей, а обязательно убеждают и заражают зрителей идеями своих героев. Воспитывают в них честность, доброту, искренность, то есть то, что и делает человека Человеком.
Думали мы теперь верно и учились правильно. Учились, учились… но все-таки оставались в сутках и свободные часы от учения, когда можно было отдохнуть, надо было поесть, следовало сообразить, как же починить порванные ботинки, заштопать зад протершихся штанов. Все, конечно, можно было уладить, лишь бы были деньги. А вот где их взять, деньги-то? Раздобыть можно и разными способами, да только надо отрывать время от учения.
Самое доходное занятие — работа в порту. В начале двадцатых годов завязалась у нашего государства торговля с зарубежными странами, и в Петроградский порт стали прибывать заграничные корабли с разными товарами. Разгружали их артели профессиональных грузчиков, но их не хватало, а корабли по условию следовало освобождать от грузов в течение короткого срока. Стало быть, нужны были дополнительные силы. Тогда-то и народились студенческие бригады. Шумные, веселые компании студентов университета, Академии художеств, технологического, путейского, лесного и прочих институтов работали аккуратно и быстро. Время на этот отхожий промысел приходилось отрывать от учебных занятий и потому, чем скорее бригада расправлялась с заданием, тем скорее возвращалась к своим основным трудам. Обычно вновь прибывший пароход отдавался на обработку какому-нибудь одному институту. Разгружали его с раннего утра до позднего вечера, бегом.
У нас, в политехническом, записывая в бригаду, староста предупреждал — работать будем быстро. «Выдержишь?» — «Выдержу!» — «Ладно, приходи в порт к шести утра».
Еще затемно подымались мы в своем общежитии. Пили кипяток с сахарином. Ели большие, как лапти, картофельные котлеты, которые пекли вместе с кожурой, чтобы не пропадало лишнее добро, да и по объему пищи становилось больше. Брали с собой в карманы по паре таких же котлет на обед и шли по длинной Садовой улице прямо до самого порта. Вечером, после трудов праведных обычно ехали на трамвае, но бывало, что не хватало денег на билет и приходилось проделывать обратный путь снова же по образу пешего хождения. Усталые, грязные, топали мы компаниями человек по десяти, и встречные старательно обходили нас стороной, то ли из уважения к настоящему рабочему люду, то ли боясь измазаться о нас. А я вот и теперь помню какое-то особое чувство удовлетворенности тем, что потрудился на славу, не отстал от товарищей, тем, что видел, как пустеют громадные трюмы корабля, освобожденные нашими стараниями…