Работа была нелегкая. Грузы приходилось таскать на собственной спине. Хорошо, когда это были мешки с цементом, краской или еще с чем-то мягким. Они удобно укладывались на плечах. А очень тяжело было носить небольшие, но страшно тяжелые ящики с какими-то металлическими деталями, частями, а иногда просто с гвоздями и шурупами.
Неохотно брались мы и за разгрузку угольщиков. Тут таскать на себе не приходилось ничего, но надо было в самом трюме насыпать углем здоровые корзины, которые выволакивала наверх лебедка. Работать было жарко, душно, пыль висела черным облаком, а ходить по острым, неровным обломкам угля было и неловко и больно. Помню, за каких-то пять дней я вдребезги разбил новые ботинки на толстой лосиной подошве, которые, казалось, должны были служить мне по крайней мере года два.
Вот уж когда после такой работы шли мы к себе на Гороховую, тут перед нашей «негритянской» бандой прохожие поспешно очищали всю мостовую, и мы шествовали, как завоеватели по улицам покоренного города.
Приходили, конечно, корабли, нагруженные более соблазнительными грузами, чем уголь, гвозди и цемент. Привозили к нам сахар, муку, консервы, знаменитые посылки АРА, но эти товары нам никогда не удавалось разгружать. Наряды на эти пароходы всегда получали профессиональные грузчики. Это была крепкая организация опытных и умелых людей. Работали они четко, слаженно, но обязательно с небольшими происшествиями — то соскользнет с плеча у кого-нибудь ящик со сгущенным молоком, ударится о камень, и банки раскатятся так далеко, что часть их обязательно где-то затеряется, то отскочит дно у бочонка с маслом, то прорвется мешок с рисом или сахаром, ну, и конечно, всей пропажи опять-таки не соберешь.
Как-то в минуту перекура подошел я к соседнему пароходу и как раз увидел это нечаянное падение ящика с консервами. Я уже двинулся было к месту происшествия, когда один из грузчиков придержал меня за рукав:
— Куда ты?.. Куда? Без тебя разберутся… Ступай к своему месту!
Он сунул мне в карман пригоршню сахара, который вытащил из длинного мешочка, пришитого к подкладке куртки, повернул меня в сторону нашего парохода и легонько подтолкнул в спину.
Я отправился грузить цемент, а через час, проходя с мешками на плечах к складу, увидал, как наши соседи подкрепляли свои силы, густо поливая хлеб сгущенным молоком из цветастых банок…
Мы не могли себе этого позволить, но все равно работа в порту была выгодной. Разгрузка одного парохода обеспечивала студенту примерно месяц сытой жизни.
Наша компания, получив расчет, тут же закупала продукты впрок — мешок гороховой несеяной муки, растительное масло, лавровый лист, соль, сахарин и дрова для «буржуйки». И начиналась безмятежная жизнь и учеба — можно было спокойно отдаваться наукам, так как желудок был полным. А уж об этом заботились наши дежурные, на чьей обязанности лежало приготовление пищи.
Впрочем, этот труд был и простой и короткий. Варилось хлебово или, вернее, каша из муки, сильно сдобренная лавровым листом, для вкуса и аромата. Главное достоинство варева и единственный показатель поварского таланта была густота кушанья. Если тяжелая ложка стояла в нем не заваливаясь, стало быть, обед хорош! К сожалению, я не рискую написать слово, которым именовалась эта наша еда, так как хотя оно и было достаточно звучным и был в нем намек на юмор, но все же для не тренированного в порту уха звучало оно весьма грозно…
Но не только в порту добывали мы себе пропитание. Можно было еще чистить выгребные ямы, но тут всякий раз приходилось воевать со своими сожителями, которые не хотели пускать нас домой на ночевку, так как мы захватывали с собою часть ароматов, которые вдыхали на этой работе…
А как-то нам повезло, и мы примерно месяц трудились над оформлением сцены клуба городской милиции, который помещался тогда в одном из зданий на Дворцовой площади. Занятие было довольно доходным, правда, для меня окончание этих трудов омрачилось взбучкой, которую я заслуженно получил от моих друзей. Работать мы могли только в ночное время, а отсыпались днем, но не досыта, так как ходили еще и на лекции. И вот в последнюю трудовую ночь оставалось сделать лишь последние завершающие художественные штрихи на готовых уже полотнах и кулисах оформления. Я, по полному отсутствию во мне способностей к изобразительному искусству, не был допущен к этим тонким работам. Мне доверяли только грунтовать полотно и фанеру для творчества моих одаренных товарищей. Поэтому я был делегирован домой с наказом — приготовить завтрак к возвращению всей команды.