Актер этот был знаменит в Петрограде исполнением ролей разных исторических персонажей в спектаклях Народного дома. Но лучше всего играл Павла I в драме Мережковского. Мы, студенты ИСИ, конечно же, видели его во многих ролях и часто пытались копировать глуховатый резкий голос и быстрые движения полубезумного императора.
И вот нынче я буду партнером этого интересного, яркого актера. Ну, партнером — это, пожалуй, чересчур сильно сказано. Просто я буду на сцене одновременно с Самариным-Эльским.
Нынешняя пьеса была посвящена революционным событиям девятьсот пятого года. В середине спектакля подпольный комитет революционных действий внезапно оказывался застигнутым полицейской облавой. И в то время как предатель, выдавший своих товарищей, выслушивал на авансцене пространнейший монолог Самарина-Эльского, игравшего роль руководителя подпольного кружка, я в качестве полицейского с пышными усами и с шашкой на боку охранял в углу сцены входную дверь.
Объяснение между главными персонажами было долгим. А моя задача была простая. Ни актерам, ни публике не было до меня никакого дела. И вот мне пришло в голову попробовать жить и держать себя так, как это делал бы настоящий полицейский в этой обстановке. Наверное, он не впервые присутствует при этаких обысках, наверное, его нисколько не занимает объяснение этих двух чужих и непонятных ему людей. И от скуки он оглядывает все помещение, незаметно подвигается ближе к вешалке, на которой висят пальто людей, собравшихся на тайное собрание, разглядывает одежду, щупает — хорош ли материал, сравнивает с тем, что у него на шинели, и, скорее всего, решает, что обеспеченные господа бесятся с жиру, ну, стало быть, туда им и дорога.
И пока Самарин-Эльский горячо и красиво обличает подлость своего бывшего единомышленника, я успеваю не только придумать эту сценку для своего полицейского, но и начинаю потихоньку ее разыгрывать. Поглаживая пальто, висящее на вешалке, и ощупывая свой мундир, вдруг слышу смех в зрительном зале. Это неожиданная реакция для эпизода, который сейчас происходит на авансцене. Я в недоумении смотрю на героев спектакля — что там случилось?
Нет, они по-прежнему нападают друг на друга. Но в кулисе, около занавеса, я замечаю нашего предпринимателя. У него довольная физиономия, он одобрительно подмигивает мне, тычет пальцем в сторону публики, кивает мне головой, и видно, как губы его шепчут:
— Давай еще! Давай!..
И только сейчас я понимаю, что смеются-то, глядя на меня. Зрителям, соскучившимся от назидательных разоблачений героя, показался живым и забавным этот полицейский чин, увлеченный такими простыми, бытовыми обстоятельствами.
Я, собственно, понимаю, что отвлекаю аудиторию от важной для спектакля сцены, но одобрение зрителей так мне приятно, да еще сам хозяин нынешнего представления доволен мною и требует, чтобы я продолжал веселить публику. И, отбросив в сторону сомнения, я сызнова принимаюсь сравнивать пальто с шинелью, раздумчиво покачиваю головой, дескать — и чего это людям еще нужно… Я радуюсь тому, как смех в зале крепнет, и вдруг слышу какое-то злобное шипение совсем рядом со мною, подымаю голову и вижу красное, разъяренное лицо Самарина-Эльского, вытаращенные от негодования глаза и соображаю, что шипение-то направлено непосредственно в мой адрес: «Пошшел проччь… скотина!»
Не понимаю, когда это герой покинул свой пост на авансцене и подошел ко мне, не знаю, что мне теперь делать, но тут же чувствую, как чья-то сильная рука, высунувшись из двери, энергично влечет меня за кулисы. Оступаясь, я прячусь назад, за декорации. Дверь на сцену захлопывается. Через секунду там вновь слышится голос героя, а я, совершенно сбитый с толку, оказываюсь лицом к лицу с нашим антрепренером.
— Доигрался? — хрипит он сердито и сам же отвечает: — Доигрался!..
Я шепчу едва слышно:
— Но вы же сами… вы же…
— Что?.. Что я?.. Я же еще и виноват?.. Чтобы духу тут твоего не было… Сейчас же… сию минуту!
Увы, в порыве негодования он даже забывает отдать мне желанную трешку.
Вообще надо сказать, что мои попытки во времена студенчества проникнуть на настоящую сцену все были неудачны.
Иногда Александринский театр затевал какую-нибудь большую, сложную постановку, и тогда для участия в массовых сценах привлекали и учащихся ИСИ. Тот, кто получал такое приглашение, был доволен вдвойне — участие в спектакле приносило некоторый доход, но дороже всего было то, что студент играл на лучшей сцене города, рядом с известными актерами.