Вот только аккомпаниаторам мы не нравились. Им, беднягам, три минуты нашего выступления давались труднее всего остального концерта: столько нужно было нашему номеру силы звука и необычайно быстрого темпа исполнения.
Но и мы, молодые, сильные, хорошо тренированные, уходили за кулисы, обливаясь потом и тяжело дыша. В эти три минуты мы выкладывали весь свой запас воодушевления, энергии и азарта. Стоило прозвучать первым аккордам немудреного нашего аккомпанемента, как у моих партнеров загорались глаза, и мы стремглав вылетали на сцену и предавались неудержимому темпу нашей шутки.
Надо сказать, что и зрители, увлеченные темпом нашего представления, также шумно и весело отзывались и на забавную имитацию Чаплина Березовым, и особенно на удивительную гибкость и серьезность Черкасова.
Танцевали мы много и у себя в Ленинграде, и в Москве, и Киеве. Зрители были самые различные, но реакция, к нашей радости, одна и та же. Путешествия по многочисленным незнакомым аудиториям шире нас знакомили и связывали с теми, кого мы пытались веселить.
Где только не доводилось нам выступать — и на подмостках мюзик-холлов, и на аренах цирка, и на сцене оперного театра, и на эстрадных площадках. Не могу припомнить, был ли это двадцать девятый или какой-то рядом с ним стоящий год, когда нас пригласили танцевать на поле только что открывшегося, по тем временам колоссального стадиона «Динамо» в Москве. Три объединенных духовых оркестра играли какой-то быстрый марш, а мы тропою футболистов выбежали на площадку из деревянных щитов, которая была сложена посредине футбольного поля. Во время нашего выступления над стадионом волнами перекатывался грохот, словно среди ясного летнего вечера гремел гром близкой грозы — так смеялись и хлопали нам переполненные трибуны.
Плясали мы и в Нескучном саду. Зрители сидели на лужайке, прямо на траве, гармонист играл какие-то частушки, а мы, выскочив из-за ближайшего куста, исполняли свой номер на посыпанной желтым песком дорожке сада. И право же, зрители хлопали нам с таким же жаром, как если бы смотрели нас в каком-нибудь концертном зале.
Мы танцевали в Ленинградском саду отдыха, где на одном из концертов присутствовал Алексей Максимович Горький. К нашему огорчению, это был единственный зритель, у которого наша пляска не вызвала даже и тени улыбки, хоть весь зал шумно веселился.
Выступали мы и в зале филармонии для нескольких сотен иностранных туристов, впервые приехавших в Советский Союз массовой экскурсией на пароходе «Кап-Полонио». Концерт был составлен из самых удачных номеров московской и ленинградской эстрады. Вел его Н. Державин, искусствовед и филолог. Первые и, пожалуй, самые горячие аплодисменты были заслужены им, когда он приветствовал зарубежных гостей и объявил начало представления на тринадцати языках!
Нам хлопали также громко и много. Под конец вызовов к эстраде подскочил какой-то толстый господин, выхватил из кармана пиджака бумажник, кинул его нам под ноги и, ожесточенно жестикулируя, настойчиво предлагал взять его, как вознаграждение за полученное им удовольствие.
Пришлось Державину выйти на сцену и на одном из тринадцати языков поблагодарить от нашего имени не в меру горячего зрителя и убедить его забрать обратно его деньги.
Однажды довелось нам плясать и во Владимирском знаменитом клубе. Это были последние годы нэпа, а учреждение, которое именовалось клубом, было попросту игорным домом, где шла игра в карты и рулетку. Играли, конечно, в основном нэпманы, спекулянты и разные темные личности.
Здесь же, в клубе, был небольшой ресторан, где можно было отпраздновать успехи на зеленом поле или залить горе неудачи. У стены ресторанного зала сооружена была крошечная эстрада, на которой проводились короткие концерты для развлечения захмелевших посетителей, которым в общем-то не было никакого дела ни до искусства, ни до его жрецов. Так как зал был маленький, го столики были приставлены вплотную к сценической площадке…
Объявили наш номер. Аккомпаниатор заиграл знакомую бравурную мелодию, и мы выскочили на сцену. В зале стоял такой шум, что для большинства посетителей ресторана наше появление прошло незамеченным. Да и кроме того, все, кто там был, пришли после игры — возбуждение еще не покинуло их, они еще были полны воспоминаниями о недавно закончившихся сражениях в карты или после испытаний судьбы в рулетке. Им нужны были сейчас графины с водкой или бутылки с вином гораздо больше, чем любые представления. И только один, подвыпивший, простоватый парень, сидевший у самой эстрады, откинулся на спинку стула и с изумлением уставился на Черкасова. Он смотрел на него снизу, и, верно, с его точки зрения наш Пат выглядел еще более длинным, тонким и чудным.