Но идем, идем: до конца еще далеко. Вон Марецкая и Ванин в фильме «Член правительства», а я только замедляю шаги и даже около этих шедевров актерского искусства не останавливаюсь… Следующие кадры — Тарханов, Тарасова, Н. Симонов и опять же Черкасов — это «Петр I». На мой вкус — лучший исторический фильм нашей кинематографии.
Я шагаю и шагаю… Но вот ноги сами затормозили: на этой фотографии «король санкт-петербургского бильярда» конторщик Дымба и заводской паренек Максим, испытующе поглядывая друг на друга, натирают мелом кии перед началом сражения на зеленом сукне. И как ни торопился, а здесь надолго я задумался. Да ведь есть что вспомнить: шесть лет жизни связаны с трилогией. Самый значительный труд моей жизни. Сколько пережито за эти годы. И разочаровывался я, и мечтал, и надеялся на что-то необыкновенное в будущем, и не понимал, что самое значительное, самое важное — это то, что делаешь в этот раз, в эту минуту.
Это не сожаления о неверно прожитом времени. Если бы оно повторилось теперь, наверно, все равно провел бы его так же, как и в первый раз. Я просто думал о том, что часто не ценим мы текущую минуту, а живем, мечтая о том, что будет впереди, и упуская то, что есть. Как бы перестроить свое сознание на новый лад? Смогу ли? Да и нужно ли? Ведь осталось-то куда меньше, чем прожито… А все-таки стоит попробовать. Может быть, и выйдет.
Но без надежды, без будущего, каким бы оно ни досталось, жить-то ведь тоже невозможно…
Я посмотрел на часы и увидел, что и сам не пойду и вас не поведу за собою, хотя дальше мы увидели бы кадры из «Великого гражданина», «Комсомольска», «Золушки», «Подруг», «Депутата Балтики», «Антона Ивановича…», который сердится, «Большой семьи», «Гамлета»… Боюсь, что странички моих воспоминаний превратятся просто в каталог замечательных фильмов, созданных на этой удивительной студии, с чудесным именем «Ленфильм».
Дальше по коридору мы увидели бы знаменитых актеров — Федорову, Гарина, Штрауха, Блинова, Баталова, Толубеева, Смоктуновского. Режиссеров Васильевых, Козинцева и Трауберга, Эрмлера, Зархи и Хейфица, Ивановского, Арнштама, Герасимова, Иванова. Встретили бы драматургов Германа, Шварца, Большинцова, Блеймана. Художников Суворова, Енея. Операторов Москвина, Гарданова. Увидели бы и композиторов, среди которых был бы Шостакович… Правда, нет здесь фотографий работников многих профессий, без участия которых невозможно снять картину. Увы, нельзя ни перечислить, ни показать всех, чей труд так важен, но, глядя картину, сделанную в Ленинграде, пусть добрым словом помянут зрители весь огромный коллектив людей, участвовавших в ее создании, и каждый участник которого носит славное имя — ленфильмовец.
Много ли еще в искусстве коллективов, прошедших такой великолепный путь, создавших столько замечательных произведений, собравших миллиарды, я не оговорился, миллиарды зрителей! Заставивших всех этих людей плакать и смеяться, задумываться над смыслом человеческого существования…
Я спускался по лестнице, ведущей на улицу, и думал: как же счастлив я, что прожил годы своей молодости рядом с такими необыкновенными людьми и художниками, что я был их товарищем в работе и что частица и моей души вложена в их творения…
Уже взявшись за ручку двери, столкнулся с Анной Давыдовной Тубеншляк, старой моей знакомой по работе, и не успел снять шапку, как услышал язвительно произнесенные слова:
— А не грех бы и поздороваться. Как-никак, а ведь мы оба ленфильмовцы!..
МАКСИМ ИВАНОВИЧ ЛИСИЦЫН
Не знаю, часто ли бывает так в жизни, но что происшествия такие случаются — это верно.
Живет, живет человек на свете, определилась уже область его деятельности, и размах его трудов, и мера его дарования, и вдруг… Именно — вдруг происходит в его судьбе необыкновенная перемена.
Со мною это и приключилось, но уже в середине жизни и не по моим стараниям, а из-за того, что одна из ролей, сыгранных в кино, один из моих героев был воспринят зрителями как на самом деле живущий человек, их современник. Они увели его с экрана к себе домой, к своим рабочим местам, подружились, взяли себе в товарищи и в советчики.
Сменилась моя судьба. Я уже должен был жить не только за себя, а и за того человека, которого изобразил на экране, но который стал теперь живой, исторической личностью. Мои ошибки и проступки сказывались на репутации героя, а достоинства его характера, часто без всяких оснований, приписывались лично мне. Хотел я того или не хотел, но приходилось теперь считаться с новыми человеческими качествами, которые мне навязали.