Вот таким мне и нужно явиться на съемку. Быстро, чтобы не растерять по дороге этого душевного состояния, бегу домой. На тротуаре пробираюсь через толпу прохожих, меня толкают, а я улыбаюсь. Улицу добросовестно перехожу на перекрестке, чтобы не огорчить милиционера.
В четыре часа у моей двери раздается долгий звонок. Это за мной. Пора на студию. Беру пальто, кепку и выхожу на улицу.
Мы едем долго, через весь город, мимо прекрасных архитектурных пейзажей великого города, мимо ярких афиш и щитов рекламы. Но я не обращаю на них внимания, я уже опять стараюсь представить себе ноябрьские дни девятьсот семнадцатого года.
На студии сразу прохожу в свою комнату. Костюмер уже приготовил мне костюм для съемки — сапоги, косоворотку, пиджак.
Переодевшись, направляюсь в гримерную. Собственно, мне здесь делать нечего. Ни бороды, ни усов приклеивать не надо, морщин на лице пока не заметно, так что замазывать нечего. Вот только нос попудрить, чтобы не блестел. Гример проводит пуховкой по моей физиономии: «Хорош!..»
До начала работы остается еще полчаса, а в павильоне уже много народу: идет подготовка к съемке. Сбоку от входа пожарный в медной каске проверяет огнетушитель, смотрит, в порядке ли пожарный рукав. Потом берет ведра с песком и несет их к декорации…
Посреди павильона выстроен кабинет управляющего государственным банком, в котором теперь работает Максим. Я пробую взглянуть в него, чтобы узнать, как он обставлен. Хочу пролезть сквозь дыру в стене, да не тут-то было. Этот проем тесно заставлен прожекторами. Около них возятся осветители: протирают зеркала рефлекторов, вставляют тонкие стерженьки из угля, те, что дают яркое белое пламя, когда через них пропускают электрический ток.
От каждого прожектора отходит длинный серый кабель. Сколько их здесь! Они то собираются в большие клубки, то, извиваясь и переплетаясь между собою, разбегаются по полу в разных направлениях, как будто кто-то опрокинул кастрюлю с громадными макаронами. Я все время цепляюсь за них ногами, спотыкаюсь. Наконец, окончательно запутавшись, лечу головой вперед между прожекторами и попадаю прямо в объятия к кинооператору. Он досадливо ворчит на меня:
— Да отстань ты, пожалуйста! Дай свет поставить…
Работа у него сейчас напряженная, он ищет освещение декорации. По его указаниям осветители то поднимают штативы прожектора, то опускают их, передвигают с места на место, подыскивая нужное направление света, то приближают к стенам кабинета, то отодвигают от них… А оператор все недоволен, все гоняет и гоняет прожектора по павильону.
Вот мимо меня бутафор тащит кресло к письменному столу. Ему надо меблировать всю комнату по эскизам и указаниям художника картины. Стол уже стоит на месте, а в стороне сдвинуты еще два — видно, не подошли, не понравились автору этого интерьера. Вон он ходит по кабинету и придирчивым взором разглядывает, как расставлены стулья, как развешаны по стенам картины, какие занавеси драпируют окна. Он разбрасывает по столу книги и бумаги. Любуется старомодным телефоном — теперь такого уже не встретишь. Зовет бутафора:
— Сергей Иванович! Поменяйте-ка чернильный прибор… Этот бедноват. Сюда надо побогаче. Чтобы была мраморная доска, бронза!
Бутафор бежит к себе на склад, а я отступаю в сторону, чтобы дать ему дорогу и наталкиваюсь ка киноаппарат.
У актера с киноаппаратом сложные отношения. Аппарат без снисхождения показывает на экране актерские ошибки и промахи, но он же фиксирует на пленке актерское искусство. И он же на съемке заменяет актеру аудиторию зрительного зала.
Ну, правда, перед живыми зрителями играть гораздо легче. Зрители помогают актеру в его творчестве. Они сочувствуют ему в драматических положениях, веселятся в комедийных сценах. Их реакции говорят актеру, что зрители увлечены действием, что они заодно с ним во всех его жизненных обстоятельствах. Актер слышит одобрение публики, и оно добавляет ему силы, даже вроде бы обостряет его способности. А в кино зрители приходят тогда, когда труд кинематографистов уже окончен и восприятие аудитории ничем не может исправить его. А как часто хочется актеру, чтобы зрители помогли ему на съемке своим смехом или вниманием. Нет, здесь только воображение актера говорит ему, что там, за блестящей линзой объектива, ждут толпы будущих его зрителей, чье сочувствие и одобрение должен он заслужить…
А вот сейчас, перед началом работы, два помощника оператора заботливо готовят камеру к съемке: прилежно чистят и протирают ее линзы, смазывают механизм, заряжают кассету с пленкой…
Прямо не знаешь, куда и пристроиться. Там вон, за спиной у меня, расположились звуковики со своей аппаратурой и микрофоном, готовясь записывать мой голос…