А впрочем, уже пять часов! Вся съемочная бригада собралась. Режиссеры и оператор примериваются, с какого места им снимать первый кадр, чтобы объектив увидел сразу и стену кабинета, и письменный стол с телефоном, и Максима, сидящего за столом.
— Пожалуй, отсюда… — Оператор постукивает ногой по паркету.
Его помощники подхватывают треножник, на котором укреплен аппарат, и подтаскивают его туда, где стоит их шеф. Острые концы штатива вонзаются в пол, аппарат выравнивают, подходит режиссер и долго смотрит в видоискатель:
— Нет, нехорошо. Стол не виден. Актер будет сидеть, как на облаках!
Аппарат отодвигают назад.
— Нет, не то!
Помощники переставляют свою тяжелую машину вправо, потом влево. Оператор и режиссеры по очереди смотрят в объектив. Композиция им не нравится.
Оператор кричит:
— Максим, где Максим?
Я откликаюсь.
— Слушай, Борис, раз уж ты Максим, так садись на его место.
Я усаживаюсь в кресло.
— Ближе к столу!
Я придвигаюсь.
— А если подальше от стола?
Я отодвигаюсь.
— Нет, не так… Постой-ка!.. Попробуем отодвинуть стол.
Вместе со столом я переезжаю в глубину комнаты. Через пять минут возвращаюсь обратно. Стол, Максим и аппарат путешествуют по всему кабинету. Наконец, мы разместились.
— Давайте ставить свет на актера! — Андрей Москвин оглядывает грозную батарею прожекторов и кричит осветителям, устроившимся на висячих мостиках у меня над головой:
— Эй, небожители! Дайте ему по макушке!
С треском загораются осветительные приборы, и через минуту я чувствую, как мне начинает припекать затылок. Затем освещают мое лицо снизу. Потом сбоку высвечивают мой костюм. Прожектора то зажигают, то гасят, то снова двигают с места на место.
Время идет. Жарко, как в летний полдень на солнцепеке. Но скрыться некуда. Гример то и дело марлей промокает пот, выступающий на моем лице.
— Свет стоит, — заявляет оператор. — Звуковики, давайте микрофон!
Штатив с микрофоном ставят рядом со мною.
— Куда?.. Куда вы его притащили? Он целиком виден в объективе! — кричит ассистент оператора.
С микрофоном повторяется та же история, что с киноаппаратом и прожекторами. Его таскают с места на место. Когда его положение устраивает звуковиков, негодуют операторы: он виден в аппарате. Когда же он не попадает в объектив, он стоит слишком далеко от актера и поэтому будет плохо записывать его голос.
А актер все терпит: и жару, и езду по декорации, и споры из-за микрофона. Он все терпит и думает только об одном: как бы не растерять на этом силы, как бы сохранить то хорошее настроение, которое он принес с собою… Но, наконец, и установка микрофона закончена. Можно репетировать!
Режиссеры и я остаемся одни у письменного стола.
Как на примерке у портного заказчик оглядывает себя, пробует, не жмет ли где новая одежда, нет ли на ней морщин, складок, так и актер на репетиции «примеряет» того человека, которого он будет изображать. Актеру нужно «надеть» на себя руки, ноги, мысли и переживания, судьбу своего героя. Нужно начать жить его жизнью. Не сразу это удается.
Мы начинаем работать. Вспоминаем, как Максим провел этот день. Где он был, что с ним произошло до того часа, когда, усталый, обеспокоенный болезнью жены и заботами новой работы, он ночью приходит в свой кабинет.
Тут помогает моя прогулка по Летнему саду. Я припоминаю ее, и мне легче представить себе день моего героя.
— Попробуйте сыграть нынешнюю сцену, — через некоторое время предлагает один из режиссеров.
Я пробую сосредоточиться. Стараюсь, чтобы собственные мысли не отвлекали меня. Только заботы и раздумья Максима должны теперь занимать мое внимание. Как сосредоточивается доктор, выслушивая больного, так и я прислушиваюсь к Максиму, который поселился во мне. Задумываюсь о Наташе и вдруг спохватываюсь: «Ведь она же больна! Лежит одна в холодной комнате!..»
Я представляю, как сидел у ее кровати, и во мне просыпается беспокойство за ее здоровье. Хватаю телефонную трубку и стараюсь вообразить, что действительно слышу голос человека, говорящего со мною. Он будто бы успокаивает меня: «Не волнуйся, друг, ей стало лучше…»
— Спасибо тебе! — отвечаю я в молчащую трубку.
Вроде бы мне становится легче. Я принимаюсь мурлыкать какую-то песенку… Ну что ж, как оно и следует по сценарию, теперь надо позаниматься — почитать толстые ученые книги, лежащие на столе. Что там английские экономисты пишут насчет финансов? И я начинаю листать разложенные передо мною фолианты…