Бывало, что в очереди или в трамвае люди добровольно, по собственной инициативе уступали место! Однажды во время войны воинский эшелон задержал отправление нашего дальнего поезда для того, чтобы Максим мог выступить перед бойцами, ехавшими на фронт. И целые полчаса с башни танка, стоявшего на открытой платформе, я читал, рассказывал и даже пел людям, которые с улыбкой слушали своего доброго знакомого и товарища — Максима…
Есть глубокое различие в том, как воспринимают искусство кинематографа у нас и в капиталистических странах. Там становится знаменитым именно актер. Зрители, как правило, любопытствуют — богат ли он, велика ли у него вилла, какой марки автомобили стоят в его гараже. Они хотят выпытать подробности личной, интимной жизни кинозвезды.
У нас хотят ближе и лучше узнать человека, которого изображал актер. У нас любят и благодарят героя спектакля или фильма, так как это его страдания вызвали слезы аудитории, его удачи и счастье заставили улыбаться зрительный зал, пример его жизни запал людям в душу…
Но мы, актеры, часто забываем о том, что соединяемся с героем в одно лицо только на спектакле или перед киноаппаратом. А закончилась съемка — и персонаж фильма существует сам по себе, а исполнитель зажил своей жизнью. Да ведь, разойдясь с героем, нельзя забывать, что все, чем награждают нас зрители — их волнение, вызовы, аплодисменты, — предназначено не только нам, а еще и автору, и режиссеру, с которыми мы обязаны поделиться своим успехом. И если тщательно произвести это вычитание, то остаток будет куда скромнее, чем вся сумма.
Но по себе знаю — да ведь, в общем, про себя и веду рассказ, — что забываться нетрудно и привыкнуть к тому, что весь доход твой, — тоже довольно просто.
Много лет тому назад остановился я как-то у витрины книжного магазина на Литейном проспекте и разглядывал старые, выставленные для соблазна книжников издания, к которым неравнодушен. Было это вскоре после того, как вышла на экраны «Юность Максима». Одна из книг заинтересовала меня, и я подсчитывал в уме, достанет ли моих ресурсов на то, чтобы приобрести этот томик стихов Баратынского, вышедший в свет в 1827 году… Неожиданно за моим плечом раздался негромкий голос: «Простите… Можно пожать вашу руку?»
Я обернулся. Рядом стоял незнакомый человек, и так как у витрины больше никого не было, стало быть, его слова относились ко мне. Наверное, на моей физиономии отчетливо обозначилось недоумение — по какому это поводу меня благодарят? И тогда незнакомец принялся объяснять мне, что он видел картину, которая так ему понравилась, что он до сей поры ходит под ее впечатлением. Он говорил, что и сейчас не может сдержать волнения. Что образ героя показался ему таким живым и родным, как будто бы в продолжение демонстрации фильма его старший товарищ вел с ним искренний, душевный разговор. И, радуясь нашей случайной встрече, он благодарит всех, кто делал фильм, и в первую очередь самого Максима.
Я был смущен, растроган. Одно дело, что ты думаешь о смысле, о значимости своего искусства, а другое — чем оно оказывается для людей. И когда видишь, как высоко и горячо они ценят твой труд, — вот это и есть и смысл, и счастье твоей жизни. Тогда это случилось со мной впервые, и я волновался, наверное, еще больше, чем товарищ, разговаривавший со мной.
Неуклюже, неловко пожав друг другу руки, мы расстались. А вот несколько десятков лет помню я ту встречу, когда понял, что Максим сам по себе живет и что не через меня, актера, а непосредственно со зрителями завязываются у него дружеские, душевные отношения, что он сам, как личность, интересен и нужен людям.
За этим первым разговором пошел целый ряд таких встреч и бесед с людьми самых разных возрастов, профессий и положения. И много раз говорили мне о симпатиях к моему герою, благодарили его так, как будто бы он был настоящим живым человеком, действительно проживающим где-то на земле. Я принимал эти слова признательности, только передавать-то их было некому. Максим ушел от меня на экраны кинотеатров и жил своей собственной жизнью. Теперь у него была своя личная судьба, не связанная с моею. И я оставлял при себе и хорошие пожелания, и все добрые слова, сказанные моему бывшему двойнику.
Поначалу-то я еще помнил, к кому они относились, но мало-помалу подлинный адресат забылся, и я стал относить на свой счет все то, что, путая героя с актером, говорили и желали зрители моему Максиму. Теперь-то мне это ясно, а в годы успеха трилогии, право же, могла закружиться голова, можно было и ошибиться и забрать себе все — и достоинства, и заслуги образа, появившегося на экранах. Ведь целых шесть лет жили и росли мы с ним рядом, дружили и отвечали один за другого…