Валуй хищно прищурился, пытаясь пробудить ненависть к врагам. Не, не получается, усталость сильней. Уже и рука не поднимается, занемогла от работы, перекинул саблю в левую. И эта как-то неуверенно ударила. Почувствовали слабину янычары, навалились скопом. Шаг за шагом отходят казаки. Скользнул вражеский топор над едва зажившим ухом — еле успел пригнуться. Отбил следующий удар, красные от недосыпу глаза, кажется, видят уже не так чётко, как раньше. Словно дымка подёрнула всё вокруг. Скользнула нога по кирпичу, еле устоял. Аж в холод бросило. Понимая, что не успевает, Валуй на миг потерял ориентацию. Еле удержавшись и почему-то ещё живой, он вытер рукавом глаза. Немного прояснилось. Турок, что должен был убить его, лежал ничком. Внизу кто-то знакомо мыкнул. Валуй опустил взгляд: рядом на коленях стоял бледный Стасик, сжимающий саблю, а с неё капала кровь.
— Молодчина, но а теперь давай ползи отсюда. — Короткая передышка помогла, теперь Лукин снова видел ясно.
Стасик, что-то помыкивая, так, не поднимаясь, уполз за камни. Валуй не смотрел ему вслед, но подумать подумал: "Потом спасибо скажу, если жив буду".
И снова наседают и сразу двое. Хорошо, Борзята подскочить успел, подстраховал. Отбив несколько ударов, свалив ещё одного врага, оглянулся: везде казаки бьются насмерть. Молнией сверкнула сабля, опять Бог отвёл — отклонился, рубанул навстречу. Здоровый янычар взвизгнул — острие располосовало лицо. Руки прижались к ране, то, что нужно — Валуй уже без сил просто толкнул саблю в грудь. Завалился враг. Борзята прохрипел рядом, наседая на другого краснокафтанника:
— Держись, братка, счас подсоблю.
Валуй собрался с силами, несколько шагов дались, как сотня сажень. Не ожидали враги, сразу двоих завалил. И ещё шагнул дальше. Казаки поддержали. Крики "бей бусурман" заполнили каменный навал. Валуй отметил про себя, что даже и кричат уже не так крепко. Правда, враги отбежали, по обычаю, дружно. И то ладно. Воспользовавшись передышкой, подскочил к Сусару:
— Как ты?
С другой стороны сына поддержал Герасим.
Панков-младший улыбнулся, бледнея:
— Живой, кажись.
Распахнул зипун, из раны на животе выглядывали кишки. Ничё, страшней бывало, Муратко зашьёт. Валуй вправил крайние, скользкие, как змеи, они не желали укладываться, руки окрасились в красное.
— Василёк, в лазарет его.
Братишка подхватил худого парня под мышки, осторожно придерживая, спиной вперёд начал сползать с бугра. Герасим дёрнулся следом, лицо, что у мертвеца, бледное. Валуй заметил, как откуда-то снизу, из-за камней выскочил Стасик, и ухватился за ноги Сусара, помогая. Рукой остановил Панкова: "Там справятся. Ты здесь нужон".
Герасим поник, но остановился. Валуй вдруг понял, что ему нехорошо. Одышка, дыхание хриплое, будто бежал десяток вёрст. Упав на камни, замер, уткнувшись лицом в колени, пока есть возможность, надо отдышаться.
К нему приблизился атаман Лебяжья Шея. Остановился, с жалостью глядя на атамана. Подождав, слегка тронул за плечо:
— Здорово дневал, Лукин.
Валуй поднял глаза, руки упёрлись в хрустнувший кирпич — хотел выпрямиться, но атаман остановил:
— Сиди, сиди. — И сам опустился на корточки.
К ним медленно брели соседние казаки — послушать, с чем пришёл атаман.
— Тут такое дело. — Тимофей оглянулся неуверенно. — Казаки все согласные.
Валуй, выгоняя из лёгких последние хрипы, угадал сомнение товарища:
— А ты как?
Атаман вздохнул, ноги изогнулись колесом, он присел по-турецки:
— А я не уверен. Может, за стенами, хоть и такими… — Он оглянулся на развалины. — Оно… дольше продержимся?.. — Он поднял глаза, нетвёрдый взгляд упёрся в лицо Валуя.
Казаки вокруг зашумели:
— Надоело труса праздновать. Надо выйти…
— Надавать им, чтобы запомнили.
— Давно пора, сколько они нас по кусочку резать будут?
— Все едино погибать, так хоть бой последний дать.
— Чтоб запомнили!
Валуй прокашлялся:
— Понимаю, ты за казаков стоять должен. Но тут, я считаю, выхода другого турок нам не оставил. Надоело отбиваться, как приговорённые. И сил уже нет. На ходу засыпаем, сам видишь. — Он кивнул в сторону задремавшего стоя Борзяту. Тот бы упал, кабы не поддержали его. Хотим выйти из крепости и в последний разок гуртом сразиться.
Снова вздохнул атаман. Кряхтя, поднялся, рука поправила ножны из бычьей кожи:
— Ладно. Убедили вы меня. Завтрева на рассвете пойдём. — Он опустил плечи и, уже уходя, добавил. — Не уберёг я вас… Вы ужо туточки продержитеся, хотя бы до вечерней зорьки.
— Продержимся. — Валуй тоже поднялся следом. — Как-нибудь простоим, тут уж немного осталось. — Он прищурился на закатное солнце, медленно, будто нехотя опускающееся за дальними развалинами города. — Простоим с Божьей помощью. А ночью уже и не полезут, наверное.