Казаки ещё рыскали по горящему селению. Какая-то женщина в платке и тёмном до пят одеянии, медленно наступая, с бессильной яростью в глазах тянула растопыренные пальцы к лицу оторопевшего казака. Валуй признал в нем парня Ивана Разина. Отшатнувшись, тот наконец сообразил что делать, и из-за голенища, расправляясь змеей, выскользнула нагайка. Замах — и, вскрикнув, женщина упала на колени. Космята, стоя в проходе горящего огромного сарая, саблей плашмя подгонял лошадей, и без того вылетающих из объятого пламенем здания с суматошным ржанием. Остальные десятки разбежались по селению, спасать лошадей из других горящих конюшен и загонов. Другие тут же отгоняли их на луг, подальше от огня. Несколько казаков пытались собрать в одно место разбредшихся и не желающих слушаться овец и коз. Казаки ругались, и дымный воздух рвали гулкие щелчки нагаек.
Никита Кайда, размахивая руками во все стороны, организовывал свой десяток на сбор оружия. Казаки, ещё не отошедшие от боевого жара в груди, лениво отпихивали напиравших овец, выискивая брошенные сабли и ручницы. Валуй, сообразив, что его участия здесь не требуется, тронул коня к загороду, где черкесы держали пленных.
У жердей загона счастливо улыбающийся Пахом в окружении таких же довольных джанийцев, обнимался с освобождёнными земляками, среди которых большинство были бабы. Некоторые голосили, приглушая звуки уголками платков. Одна высокая, с изможденным лицом, тоненько выла, обняв сурово молчащего казака. Другие судорожно тянулись к освободителям, пытаясь обнять. Но пробиться сквозь толпу было непросто. Мальцы постарше, шныряя понизу, выбирались наперёд, с восторгом трогая ножны казачьих сабель. Крепкий старик с широкими ладонями, из мужиков, упирающийся на черкесскую пику в сторонке, угадал в Валуе главного:
— Посади нас на коней, атаман, мы обузой не станем.
Он неуверенно оглядел исхудавших пленных.
— Сколько вас?
— Наших, русских, мало. С десяток. Это джанийцев много.
— Откуда вы?
— С под Валуйков мы, с Григорьевки. Оратаи. Татары[7] нас разбоем взяли. Многих побили, остальных забрали. А село спалили.
— Давно?
— Дней двадцать. А сюда недели две как привели. Джанийцы уже потом появилися. Главный у черкесов — Наязбек — собирался нас куда-то в Тавриду отправить. Да вот не успел. — Покрытые коростой губы старика растянулись в светлой улыбке. — Вы помешали.
Из толпы выступил пожилой мужик, голый до пояса. Крепкое его тело опоясывали гноящиеся шрамы от нагайки:
— Дай мне оружие, я с вами пойду.
— А что, домой не собираешься?
Мужик опустил голову, но слова прозвучали чётко и громко:
— Нет дома у меня. Татары всех моих побили.
— Саблю?
— Не, — покачал он головой виновато. — Саблей не силен. Мне бы что-нибудь попроще, дубину каку.
— Найдём, — усмехнулся Валуй, вытягивая шею. — Пахом!
Лешик, ввинчиваясь в толпу, махнул в ответ рукой.
— Счас, доберусь.
Валуй обернулся и, пока Лешик пробирался к ним, окликнул Никиту, неподалёку подсчитывающего выложенные в ряд ружья.
— Кайда!
Тот вскинул голову.
— Да, атаман.
— Вооружи мужиков кто чем умеет.
— Добре, пусть подходят. Всем оружия хватит. — Никита по одному ему только понятным признаком выбрал взглядом саблю и вытянул её из груды оружия. — Вот, кому? Отличный клинок.
Несколько казаков и мальчишек потянулась к груде оружия, и почти тут же плотная стена спин закрыла Никиту. Джанийцы, завидев такое богатство, тоже дружно двинулись к Никите. Перед Лукиными остались только одни бабы и совсем малые дети.
— Во, и мои нехай вооружаются. — Пахом обтирал куском чьего-то кафтана запачканную саблю. — Мы ишшо повоюем.
— Бери мужиков под свою руку. Не помешают.
Пахом, незаметно обернувшись, чуть скривил губы:
— Валуй, да какие из мужиков вояки? Чего это ты удумал?
— Лешик. — Атаман склонился, приблизив губы к лицу десятского. — Перечить будешь?
И такая мягкая сила прозвучала в его голосе, что Пахом тут же открестился от своих слов.
— Да ты меня не так понял. — И вздохнул. — Ну чо я сними делать буду?
Валуй выпрямился в седле.
— Да ничё с ними делать не надо. Присмотришь на первых порах, и все. А потом у них все одно своя дорога — домой.
Лешик облегчённо улыбнулся.
— Это мы могем.
— То-то.
Позади загалдели, раздались громкие возмущенные голоса.
Никита, привстав на цыпочки, углядев за людьми шапку Валуя, растерянно крикнул:
7
В то время зачастую всех ворогов, приходивших с набегами, называли татарами, вне зависимости от родовой принадлежности.