— Недужится ей немного.
— Что такое?!
— Сказывает, голова болит.
— Знахарку звали?
— Вот еще! Чтобы она Марьюшку на лед посадила? Благодарю покорно, братец.
— А немецкого доктора?
— Конечно, только он, видать, вместе с теми моряками гулял.
— Точно, — вспомнил воевода. — Был там иноземец в темном платье. Как пить дать, лекарь! Эх, беда, что же делать-то?
— Не тревожься раньше времени. Трудно Маше здесь. Зима лютая, лето короткое. Ты целыми днями на службе. Вот и тяжко ей на душе.
— А ты как же?
— Я целый день при деле. С Ванечкой вожусь, а когда он спит, книги читаю. Хозяйство опять же. Ты вот что, Никитушка. Пригласил бы гостей в дом. Только не на пир, а на прием. Пусть с женами придут. Пока вы будете умные разговоры вести, мы тоже пообщаемся. Глядишь, Машеньке и повеселее будет!
— Будь по-твоему, — кивнул воевода. — А теперь, вели обед подавать, проголодался, сил нет!
Впрочем, поесть боярину спокойно не дали. Только он, выпив с устатку малую чару можжевеловой водки, закусил ее копченой рыбкой и взялся за ложку, чтобы похлебать горячего, как со двора послышался громкий требовательный стук.
— Кого там еще черт принес? — не удержался Никита, после чего немного виновато посмотрел на сестру.
— Сейчас узнаем, — ровно отозвалась Алена, не любившая ругани.
— Гонец из Москвы прискакал, господин воевода! — крикнул вбежавший в трапезную холоп. — Сказывает, указ царский привез!
— Ишь ты, — насторожился Вельяминов и обеспокоенно посмотрел на побледневшую сестру.
Через минуту слуги почти волоком подтащили к нему почти сплошь покрытого инеем человека.
— Смотри, как замерз! — покачал головой хозяин дома, после налил полную чару и водки протянул прибывшему. — На-ко вот выпей!
— Храни тебя бог, боярин, — поблагодарил гонец, когда к нему вернулась способность говорить.
— Не за что, — отозвался Никита. — Благополучно ли добрался.
— Слава богу. Даже тати лесные не нападали, а от волков мы отбились!
— И много ли серых?
— Не мало. Грешным делом, думал уж пороху с пулями не хватит.
— Что за весть привез ты нам?
— Скорбную, боярин. Государыня Катерина Михайловна волей божьей скончалась!
— Горе-то какое! — искренне огорчился воевода, после чего истово перекрестился.
— А вот что в указе, не ведаю. Велено лично в руки передать!
— Давай раз велено, — отозвался Вельяминов, принимая сшитый из толстой кожи цилиндр с висящей печатью.
Решительно сломав печать, он вытащил свернутую в трубочку грамоту, после чего погрузился в чтение. Закончив, некоторое время сидел, размышляя, после чего спохватился и спросил у посланника:
— Что-то никак не признаю тебя, ты чьих будешь?
— Из жильцов[11] я, боярин. Шемякиным прозываюсь Михайло Матвеев сын.
— Погоди-ка, не твой ли отец у государя в Смоленском походе постельничьиим был?
— Мой.
— Знавал я в старопрежние времена твоего родителя. Он жив ли?
— Этим летом помер, а меня на службу поверстали. Государь вспомнил о батюшкиных заслугах и повелел в жильцы определить.
— Садись, Миша с нами за стол. Перекуси, чем бог послал, с дороги, да расскажи, что в Москве нового?
— Благодарствую, боярин, — с каким-то облегчением в голосе отозвался молодой человек и хотел скромно присесть с краешку.
Но Вельяминов не позволил, а усадил его рядом с собой и принялся усердно потчевать и даже велел сестре на правах хозяйки дома поднести юноше кубок. Явно не ожидавший подобной ласки парень растрогался и охотно отвечал на все вопросы. Однако скоро усталость взяла свое и он начал клевать носом.
— Отнесите гостя в спальню, — велел воевода холопам, а когда они с Аленой остались одни, тихонько спросил, — знаешь ли, что в сей грамоте?
— Повеление в Москву ехать, — спокойно ответила ему княгиня.
— А ведь я у государя в ногах валялся, просил меня воеводой услать, чтобы только тебя увезти подальше!
— Судьбы не избежать.
— То-то и оно. Что делать-то будем?
— Жить дальше, Никитушка.
Глава 2
Посольский обоз вышел из Москвы сразу после окончания Рождественского поста. Перед тем, как водится, поскакали ко всем воеводам гонцы, чтобы предупредить о том, что движется поезд и его надо уберечь от всяческих невзгод, а паче всего от разбоя. К иноземцам тоже были отправлены послания с заверениями о дружбе и желании жить в мире.
Впереди обоза двигался разъезд из московских служилых людей, которые будут охранять его до Можайска. Там их сменят местные, потом придет черед смолян и так до самой границы. За передовым отрядом один за другим следуют поставленные на полозья возки, сани со всяким припасом и охрана из стрельцов и дворян. Всего ратных людей больше сотни, а с ними сам глава Посольского приказа и его ближайшие помощники, а также старшие и младшие подьячие, толмачи, переводчики[12] и, конечно же, слуги.
11
Жильцы — младший служилый чин по московскому списку. В мирное время часто посылались в качестве гонцов, в военное входили в Государев полк.
12
Толмач — человек, понимающий и способный перевести устную речь. Набирались, как правило, из служилых людей, побывавших в плену и научившихся там говорить на языке противника. Переводчик — человек способный перевести письменный документ.