— Ну, и как же ты её будешь брать? — ощерил свои жидкие усы Пётр.
— Тю! Делов-то. Как два пальца обоссать! Щас с браткой возьмём пушку и пойдём палить по крепости, к завтрему побегут турки.
Пётр посмотрел на меня, как на сумасшедшего:
— Ну, и где ваша пушка? — хмыкнул он.
— Дык, в баркасе лежит, Пётр Алексеевич. И огневой припас там же. Ты тока, царь-батюшка, распорядись, штоб телегу о-двуконь дали. Братке Мыколе чижело будет самому всё на горбу до крепости нести. И ты бы, Твоё Величество, послал кого-нибудь из своих, поумнее, в устье, на рейд. Там шесть галер стоят, пять турецких с невольниками освобождёнными и одна наша с острова с княжьими людьми. Пущай приведут их сюда, будут тебе в подарок. Только с моими людьми поаккуратней и вежливей.
Романов окончательно охуел. И всё таким же охуевшим вышел на берег, отошёл к свите и стал с ней о чём-то рычать. Я подошёл к Проше и попросил ещё чарочку мальвазеи. Наконец, Пётр кончил свою совещанию и обратился ко мне:
— Капитан-бомбардир Смолокуров, когда крепость начнём брать?
— Пётр Алексеич, царь-батюшка, дык, без телеги-то долго получитца. Или пусть твои полковники-генералы помогут пушку до крепости дотащить.
Свита стала по-тихонечку разбегаться. Но минут через пять Гнатовы казачки подогнали две телеги о двуконь. Мыкола взял четырёх помощников, перегрузил с баркаса на телеги ящики с 60мм и 80мм миномётами и ящики с минами. Ну и ещё несколько ящиков с походными причиндалами и пару канистр. На плечо повесил себе кофер с.50 калиберным снайперским полуавтоматом, а в телеги бросил по футляру с ШВ и заряженными магазинами. Гнат подвёл мне коня, но я скромно отказался, сославшись на геморрой, и взгромоздился на передок одной из телег. Кныш занял передок второй телеги. На лошади подъехал Пётр:
— Ну и чего пушки не грузите, Иван?
— Дык, уже погрузили, царь-батюшка, можем к крепости трогать.
Царь обложил меня трёхэтажным матом. И мы тронулись. Пётр Алексеич пересел ко мне в телегу. Я достал карту осады Азова и ткнул пальцем, куда хочу попасть. Обоз пришлось остановить. Царь схватил карту и собрал вокруг себя своих генералов и советников. Базарили они минут 15, махая кулаками и грязно матерясь. А ещё культурные люди, российские офицеры, голубая кровь и белая кость. Наконец тронулись к мосту через малую речушку. Пётр опять забрался ко мне на облучок.
— А скажи, Пётр Алексеич? Вот ежели все 10000 бусурман разом хлынут из крепости, сломя голову, сумеют твои войска их остановить и ополонить? А ить они хлынут, не сегодня, так завтра. Ты к этому готов? — озадачил я рассейского самодержца.
— Иван Игнатич, не блажи! — осадил меня царь-батюшка.
— Ну-у, Пётр Алексеевич, я могёт блажу иль не блажу. Ну, а коль хлынут, а ты не готов? Что делать будешь? Ить победа могёт обернуться поражением? Ты б распорядился зараннее, штоб напротив крепостных ворот им достойную встречу приготовили. Да казачков побольше туда стянули с пушками и умелыми пушкарями.
— Иван, а ты сам из каковских будешь? Какого роду-племени? — закинул удочку царь.
— Э-э, Твоё Величество. Долгая это история.
— А ты расскажи, ехать нам ещё долго. — не унимался Пётр.
— Ну штож, изволь. — тяжко вздохнул я и начал:
— Я вот ужо 15 лет под отчий кров пробираюся. Меня ить, с мальства татарва крымчатская в полон угнала из под Воронежа. И матку мою и сеструху. А батьку прям среди двора стрелами побили бусурмане. Два месяца до моря гнали. Заместо еды дохлой тухлой кониной кормили. Мамка так и померла в пути, животом маясь. А как пришли в Гезлёв, так сестру сразу какой-то мурза забрал, а меня и других мальцов на корапь погрузили и в дальние края завезли, в бусурманский Египед.
Тама, правда, кормили по-людски, одёжу, також, дали справную. Однакож били нещадно за любую мелкую оплошку и даже за разговор родной речью. Четыре года надо мной мамели измывались, на конях ездить учили, речь ихнюю и команды всякие. Саблями деревянными махать и копьями. Ну, и опять жешь молиться по-ихнему, по Корану.
А потома к нам в бурсу мурза приехал. Страшенный, аки смерть Господня, тощий да длинющий, аки оглобля. Он-то меня, да ещё десяток горемык-бурсачат к себе в поместье возле моря забрал. А через время мы с ним на остров Крету, в его владения переплыли. Тама я ещё два года в дружине евойной воинскую науку постигал, пинки и зуботычины от старших гридней терпел.
А как семнадцатый годок мне пошёл, зачислили меня на шебеку хозяйскую, в охранную команду. И стал я на той шебеке по морям мотаться.