Возле них даже стояли специальные цифры, которые, очевидно, обозначали эталон красоты. Мы с Кащеем уже обсуждали этот вопрос, и решили, что в нашем классе вряд ли кто на эти цифры потянет. Дело в том, что девочки у нас или слишком худые, или толстые, как Лиля Весна. Есть, правда, и внешне вроде нормальные, как Маркова Лера, но я очень уж сомневаюсь, что ее когда-нибудь поместят на обложку журнала. Тем более обнаженной. Лера у нас председатель Совета отряда, она отличница, и, если получает четверку, то прямо в классе закатывает такую показную истерику, что учителю волей-неволей приходится исправлять ей оценку. И главное – все понимают фальшивость этой истерики, все чувствуют, что это всего лишь игра. Но, как в кукольном балагане, исполняют исправно свои заводные роли; Маркова ревет, как белуга, ближайшие подруги ей подвывают и стараются успокоить, учитель ходит кругами, кусает губы, хмурится, пытаясь прекратить этот цирк, а потом неожиданно исправляет оценку. Даже для себя самого. Наверное, после этого ему очень стыдно. Некоторые берут пример с нашей Леры. Особенно Весна, которая, когда разревется по-настоящему, становится похожей уже не на булку с маслом, а на раскисший под дождичком пончик. Я продолжил мысленно перебирать, кого бы из одноклассниц поместил на обложку, будь я фотографом, или редактором такого журнала. Я перебирал в уме всех девушек нашего класса, сознательно отодвигая последний момент, сознательно оставляя на самый конец Катю. И когда конец этот все же настал, сердце мое учащенно забилось, я даже, кажется, покраснел, руки мои вспотели, и я перестал что-либо соображать. Словно бы из тумана до меня донеслось:
– Вот видите, он покраснел наконец-то! Видимо, сегодняшняя наша беседа не прошла для него даром.
Стоя у холодной замерзшей пальмы и ощущая еще на щеках горячие слезы неожиданной радости, горячие слезы счастья и какого-то просветления, я подумал, что похож на эту холодную шершавую пальму. Наверняка она тоже плачет: от боли, роняя слезы из поломанных снегом листьев. Наверняка она тоже хотела бы дожить до весны. Я натянул на голову свою лыжную шапочку, засунул под мышку портфель, спрятал руки поглубже в карманы, и, простившись мысленно с пальмами до следующей снежной зимы, медленно побрел по заледенелой аллее.
Снег шел всю ночь, и аллея была усеяна сломанными ветками кипарисов, от которых, несмотря на мороз, шел густой и резкий запах смолы. Я подошел к обледенелому фонтану с фигурой юноши, держащего в руках огромного ершистого осетра. Оба они – юноша и осетр – покрылись синими натеками льда, и брызги штормящего моря время от времени окатывали эти натеки белой шипящей пеной. С этим юношей-рыболовом, между прочим, связаны очень интересные вещи. Надо сказать, что рядом с фонтаном, на бетонных, частично провалившихся волнорезах летом собирается прелюбопытная публика: местные бандиты, проститутки, наркоманы, воры, ну и, конечно, ребята из нашего города. Здесь запросто можно покурить анашу или план, выпить портвейна, или, допустим, снять потрясающую девчонку. Ничуть не хуже, чем на обложке журнала. Я лично, правда, еще ни разу девочку не снимал, но планом пару раз пробовал затянуться. Не ахти что, да и голова потом болит несколько дней. По мне, так лучше уж просто курить – это солидно, и не надо прятаться от милиции. Так что обычно летом я мирно сижу в холодке у бетонной стены и молча слушаю разговоры местных бандитов. Два года назад я дружил с городским королем Толиком Сердюком. Точнее будет сказать – он просто был моим соседом, жил этажом выше, и снисходительно позволял находится рядом с собой. Господи, какое же это было блаженство! Мне завидовали все городские ребята, и даже взрослые двадцатилетние парни заискивали передо мной, надеясь привлечь внимание короля. Я был чем-то вроде оруженосца при дворе знатного рыцаря, и был посвящен во все местные тайны. Я знал, кто из приезжих был ограблен вчера, и кого будут грабить сегодня. Я был в курсе всех любовных историй высшего бандитского света, вел себя крайне заносчиво, и никто не мог сделать мне даже маленького замечания. Вот это была жизнь! Однако счастье мое продолжалось недолго: сначала Сердюка по пьянке избили и скинули в море, и он лишь чудом не утонул. Потом вообще судили за вооруженный грабеж, и дали порядочный срок. Лет десять, если не ошибаюсь. Королем вместо него стал совсем другой человек, центральный нападающий в местной футбольной команде. По счастью, он тоже жил недалеко от меня, и поэтому месяца два или три я продолжал находиться в самой гуще местных преступных событий. Нападающему везло: они с дружками грабили доверчивых отдыхающих, воровали вещи из автомобилей и турбаз отдыха. Ничего его не брало: ни милиция, ни дружинники, ни происки претендентов на королевский престол. Он был спортсменом, и, в отличие от Сердюка, пил портвейн только по праздникам. С милицией же у него была давняя дружба, потому что в милиции тоже были свои футболисты. Но, однако, в конце концов не повезло и ему. Пришлось жениться на одной из местных девчонок, которая забеременело от неотразимого нападающего. Выхода у короля не было, ибо родители ее грозились судом и тюрьмой. Свадьба, а затем семейные хлопоты постепенно отдалили короля от преступного мира города, и его место занял какой-то приезжий грузин, которого я совершенно не знал. Из фаворитов мне поэтому пришлось удалиться, и лето я теперь проводил совершенно бездарно: бесцельно шатался по набережной, купался, а потом шел домой к одиночеству, книгам и ехидным остротам младшей сестры.