Я подумал обо всем этом, стоя у раскрытого люка мрачного склепа, и мне отчаянно захотелось плакать. Но небо было такое ясное, и так ласково блестело чистое осеннее море, что я вместо этого рассмеялся, и, вздохнув полной грудью, пошел домой следом за своими родителями.
Мои воспоминания были прерваны телефонным звонком. Это был Кащей, личность прелюбопытная во всех отношениях. До такой степени любопытная, что заслуживает, пожалуй, небольшого рассказа. Фамилия его была Кащеев, он был длинный и худой, как огородное пугало, и до такой степени казался доходягой и слабаком, что никем иным, как Кащеем, его никто и называть не хотел. Мы не были с ним друзьями, потому что друзей у меня вообще-то и нет, если уж честно признаться, а есть просто небольшие приятели, с которыми можно вести кой-какие дела. Вот точно таким же приятелем мы и были с этим Кащеем: что-то такое меняли, не то марки, не то значки, не то просто куда-то вместе ходили. Может быть, на какой-нибудь кружок выразительного чтения, или в шахматно-шашечный клуб, или в другие места для молодых недоумков, которые или совершенно тупеют в этих своих идиотских кружках, или неожиданно для всех превращаются в Ботвинников и Борисов Спасских. Так вот, по дороге то ли в этот придурковатый кружок, то ли в секцию настольного тенниса я случайно купил в киоске последний номер журнала «Знание – сила». Я вообще-то покупаю его регулярно, главным образом из-за фантастики, которую печатают там на последних страницах. Приятно иногда почитать Кира Булычова, особенно про этот придурковатый город, где происходят разные чудеса и время от временя садятся с визитом инопланетяне. Точь-в-точь, как в нашем родном городке – с той только разницей, что инопланетяне у нас еще не садились. На этот, однако, раз вместо фантастики в конце журнала была напечатана таблица специальных силовых упражнений. И помещен портрет культуриста – такого здоровенного дяди с ужасными мышцами, застывшего в угрожающей позе. Ну я, понятно, побалдел немного над этим портретом, поиздевался, конечно, над хилостью и дохлостью моего родного Кащея, а потом не то отдал этот журнал ему, не то где-то забыл. Кащей же, не будь дураком, журнал этот тихонечко взял, и за два или три месяца накачался с гантелями до такой степени, что превратился в точный портрет культуриста с обложки журнала. Быть может, он даже его превзошел, даже скорее всего превзошел, потому что случилось настоящее чудо, и из забитого и ощипанного воробья, над которым все издевались, неожиданно вырос могучий горный орел. В превращение это долго никто не мог поверить всерьез, до того, правда, момента, когда Кащей, за которым его кличка так и осталась, не стал по одному разбираться со своими былыми обидчиками. Он тоже не сразу поверил в свое могущество, некоторое время еще по привычке боялся разных подонков и тушевался при самом незначительном разговоре. Но потом постепенно освоился, и начал по одному учить бывших врагов. Он всех их изрядно отколотил, не прилагая при этом ни малейших усилий. Когда же эти подонки объединились для отпора Кащею, он отколотил их целой компанией, так как продолжал качаться и дальше, превращаясь не по дням, а по часам в высокого неотразимого супермена. Интеллект его, правда, при этом оставался на прежнем уровне, и разговаривать с Кащеем, к примеру, о Шекспире или даже о Кире Булычове не имело ни малейшего смысла. Нельзя, однако, сказать, что он уж был совсем ограниченным, все было наоборот, так как за долгие годы вынужденного своего унижения успел кое-что прочитать и кое о чем подумать. Но, превратившись, словно в волшебной сказке, из Иванушки-дурачка в прекрасного и неотразимого принца, Кащей пошел по единственно возможной дорожке – расправился со своими обидчиками и начал интересоваться женской проблемой. Он успел еще захватить на несколько месяцев нашего знаменитого короля Сердюка, до того, как короля окончательно упекли за решетку, и они довольно близко сошлись. Сердюк же, естественно, научил моего Кащея всему, что имеет отношение к женщинам. Кащей, ясное дело, на первых порах прибалдел, ну а потом освоился просто великолепно, меняя девчонок, словно перчатки, и регулярно участвуя из-за них в разных драках. Я же как-то незаметно из его покровителя превратился опять в верного и надежного оруженосца знатного рыцаря, которому с царского стола время от времени перепадают щедрые крошки. Вроде злополучного журнала с обнаженной красоткой, или приглашения в какое-нибудь веселое общество. Видно, такая была у меня судьба – быть оруженосцем у сильных мира сего.