Дальнейшее известно из письма Петра Виниусу: «… и как неприятель поравнялись с Каланчинским устьем, и наши на них ударили, и помощью Божиею оные суда разбили, из которых 10 тунбасов взяли и из тех 9 сожгли; а корабли то видя, 11 ушли, а 2 — один утопили сами, а другой наши сожгли; а в Азов ушли у школы с три и то без всякого запасу».
Влетев стремительной ночной атакой в строй тунбасов и ушколов и смешавшись с ними, 40 казачьих стругов лишили турецкие корабли возможности прицельно стрелять из пушек. Из 24 турецких посудин, застигнутых врасплох, 3 (видимо, головные ушколы, которые «не стали связываться») смогли проскользнуть к Азову. Остальные аккуратно брались донцами с двух бортов — 40 стругов на 21 турецкое судно. Впрочем, ушколы казаков не интересовали, и, как писал Петр в другом письме, «достальные ушли к кораблям».
Можно представить, как вспыхнули на морской глади и осветили ночь 9 транспортов, имущество на которых частично разграбили, частично просто испортили и запалили.
Турецкая эскадра, не имея возможности стрелять и опасаясь, что огонь перекинется на корабли (на загоревшихся тунбасах порох везли), начала поднимать паруса и спешно отходить в море.
Донцы достали все-таки один корабль и подожгли. Второй, отчаявшись увести, турки сами утопили…
«На тех тунбасах взято 300 бомбов великих, пудов по пяти, 500 копей, 5000 гранат, 86 бочек пороху, 26 человек языков, и иного всякого припасу, муки, пшена, уксусу ренского, бек-месу, масла деревянного, а больше сукон и рухляди мноое число, и все это к ним на жалование и на сидение прислано: все нашим в руки досталось», — писал Петр Виниусу.
Интересно, порох донцы сначала сгрузили, а потом тунбасы зажгли, или с горящих сгружали?..
Позже то ли тщательнее трофеи подсчитали, то ли победители, а за ними историки, от себя добавили, но В. Сухоруков указывает, что турки, кроме потонувших и сгоревших, потеряли убитыми 2000, а на отнятых судах найдено 50 000 червонных и сукно на 4000 человек, а еще якобы отбили 70 медных пушек…
А в «Древней Российской Вивлиофике» трофеи перечислены скромные, к тем, что в царском письме, можно добавить лишь несколько мортир и сукно на 3 тысячи человек, но создается впечатление, что достигают эти трофеи размеров фантастических: «такова та победа на врагов была велика и прибыльна, что казаки той прибыли в том походе не могли раз дуванить, и по указу великого Государя отпущены были в Черкасской, и тое прибыль сукна и серебряные вещи и всякие припасы дуванили во многие дни, имеют себе из того великую утеху, такой удачи им давно не бывало». То есть, столько награбили, что несколько дней поделить не могли…
Это была давно ожидаемая Петром победа на море, но добыли ее донские казаки. 23 мая в черкасском Воскресенском соборе служили благодарственный молебен, а после того стреляли из пушек и ружей. Петр внешне был счастлив и щедр. «Воздав всевышнему благодарение за первую дарованную над врагами победу, признательный государь пожаловал все деньги, сукно и прочую мелкую добычу храбрым своим сподвижникам, а воинские снаряды и оружие повелел обратить в казну», — пишет Сухоруков.
Ох уж эти верноподданные! И Сухоруков — декабрист, а туда же.
Царь, как мы помним, прибыл к казакам практически через сутки после морского сражения. Гордон видел его среди казаков еще позже, на следующее утро, когда казаки дуван дуванили, добычу делили. Все взятое ими в море, на тунбасах и кораблях по обычаю считалось их законной войсковой добычей. И делили они ее, когда никакой опасности и близко не было. А царь их этой самой войсковой добычей и пожаловал. Понял, видно, что деньги и сукно уже не отобрать, а вот оружие трофейное в казну забрал. Благодетель…
Интересно, что думал он, присутствуя на острове при дележе добычи? Каковы показались ему эти лихие подданные?..
Обряд дележа добычи в Войске — главнейший. На нем все сообщество раскрывается. Читал, видимо, царь некогда Тацита (образование все же царское) и теперь воочию увидел людей, о которых Тацит говорил: «Они считают леностью и малодушием приобретать потом то, что можно добыть кровью». Правда, не о римлянах тогда шла речь…
Стояли огромным кругом воины в высоких шапках наподобие боярских, знамена выставили. Возможно, были то знамена жалованные, но одно, несомненно, развевалось на морском ветре свое, войсковое. И не со Спасом, не с образом Богородицы. Изображался на том знамени олень, пронзенный стрелой, и голову тот олень запрокинул не то от гордости, не то в последнем мучении.