На другой год, 1618-й, поздно, аж 5 июня Владислав выступил из Вязьмы и подошел к Можайску. Бои пошли затяжные, с обеих сторон люди гибли и страдали от голода. На Москве сразу вспомнили про донцов и послали к ним на Дон дворянина Юрия Богданова с грамотой. В грамоте писалось, что 14 июня от дворянина Чаплина узнал царь о верной службе донцов и наградит их жалованием выше прежнего, но случилось вот такое горе, явился на русские земли недруг и разоритель король Жигимонт, и пусть донские казаки пришлют войско тысяч с пять конных и пеших.
Донцы грамоту 3 сентября получили (жалование с Богдановым задержалось в Воронеже), но с высылкой войска пока медлили.
Отвлекло их одно обстоятельство, с точки зрения донцов гораздо более важное, чем все московские дела. Турки явились под Азовом, привезли с собой московских послов, Мансурова и Самсонова, и, прикрываясь этими послами, стали засыпать Мертвый Донец, а на речке Каланче ставить башкою. Оставался казакам выход в море прямо под стенами Азова.
Строительство турки должны были закончить к зиме, тогда и посольство из Азова на Дон обещали отпустить.
Под Москвой у Можайска бои продолжались. Наемники, что были у Владислава, требовали денег. И в московском войске многие дворяне стали съезжать по домам. Казалось, что война затухает.
И тут Сагайдачный с 20 тысячами запорожских казаков вторгся в Россию с юга на помощь Владиславу. Шел он степью и захватил русское посольство, направлявшееся в Крым, которое везло на 10 тысяч «мягкой казны». А кроме того взял Сагайдачный Ливны, Елец и Данков. Пожарский заболел, «ратные люди остановились и не хотели идти против неприятеля с больным воеводою; казаки воспользовались этим случаем и стали воровать». У них пошла рознь с дворянами, они ушли во Владимирский уезд, вотчину князя Мстиславского, «и оттуда много мест запустошили»[4].
Больного Пожарского сменил князь Волконский и хотел остановить запорожцев на Оке, как обычно останавливали татар. Но 6 сентября, сговорившись, поляки и запорожцы ударили одновременно: поляки от Можайска, а запорожцы (7 тысяч старых казаков и 3 тысячи слуг) полезли через Оку. Волконский с боем отступил к Коломне, и там от него, прихватив с собой служилых татар и астраханских стрельцов, ушли последние казаки.
Москва стала садиться в осаду.
В самом городе было неспокойно. Ратные люди — ярославец Иван Туренев, смоленец Яков Тухачевский и нижегородец Афанасий Жедринекий — «приходяху на бояр з большим шумом и указываху чево сами не знаху».
Войск в столице было мало, да и те сразу же ударили челом о жаловании; еще и комета сверху нависла, так что люди стали впадать в страх.
Казаки, покинувшие войско Волконского стали лагерем в Вязниках. К ним из Москвы приезжали, звали на службу, а они выговаривали себе привилегии, чтоб никого из казаков обратно со службы не выкинули, кем бы он раньше не был, и жалованье себе просили вровень с дворянами, 5 рублей им было мало.
Пока шли переговоры, поляки 2 октября решились на штурм, но были отбиты. 20 октября начались с ними переговоры.
Только съехались московские представители с поляками, из Москвы сообщили, что часть войска взбунтовалась и пошла из города, и вся Боярская дума ходила беглецов уговаривать, чтоб вернулись.
Пока шли переговоры, пополз слух, что царевич Иван Дмитриевич жив, на Москве де удавили другого младенца, а настоящего казаки спрятали и скоро явят его. Польская делегация открыто грозила, что устроит московским людям еще одного самозванца.
Оглядывались московские представители на лагерь в Вязниках. Вот оно, готовое войско для новой смуты. И на Дону зашевелились казаки. Пригласили их на свою голову, а к кому они под Москвой пристанут, одному Богу известно.
Чтобы не потерять последнего, 1 декабря заключили московские люди в селе Деулино с поляками перемирие на четырнадцать с половиной лет, отдали Смоленск, Чернигов и Новгород-Северский.
И тут явились две тысячи донцов во главе с Гаврилой Стародубовым и с отпиской к царю: «Служить тебе готовы: вот передовой отряд, а большое войско собирается». «Но прежде, нежели сей отряд достигнут до Москвы, — пишет Василий Сухоруков, — прекратилась война с Польшею…». Действительно, на казачьей отписке стоит помета, что получена она 6 января 1619 года, через месяц с небольшим после заключения перемирия.