— Мне ведомы твои обязанности, Иезекииль, и почетные звания. Я могу просмотреть записи о твоих подвигах, о том, каким ты был послушником. Мне известно даже о твоей роли в тайной миссии ордена, о взаимоотношениях между тобой и Падшими. — Азраил откинулся в кресле. — Но все это — твои деяния, твой долг. Скажи мне, кто ты есть? Что ты значишь для меня?
— Невозможно определить неопределимое, — медленно проговорил библиарий. Пройдя мимо господина, он жестом указал на россыпь бриллиантов за окном. — Что такое звезда? Лучик света. Чудовище, пожирающее планеты. Дарительница жизни. Масса нестабильных атомов. Маяк.
— Наберию ты тоже не отвечал прямо? — буркнул Азраил.
— Я — тот, кто необходим верховному магистру. — Положив ладонь на крышку стола перед командиром, псайкер расставил пальцы. — Если угодно, я — твой наперсник. Если понадобится, я — твой советник. Если пожелаешь, я — твой судья. Если потребуется, я — твоя совесть, твой силовик, мститель, наставник и критик. Я буду всем и каждым из них.
— Ты, верно, имел в виду «можешь быть»?
Выпрямившись, Иезекииль обратил на Азраила свой нечеловеческий взор, немигающий и пристальный. Библиарий словно бы вырос; тени в комнате удлинились, и во мраке золотые искорки в настоящем глазу засверкали ярче, а сияющая красным искусственная линза как будто приблизилась к магистру ордена.
— Я не избираю ролей, как и ты, Владыка Скалы. Я просто буду тем, кто окажется нужен тебе, — созданный твоими решениями, сформированный твоими поступками.
Повелитель библиариума отвел глаза, и зал вернулся в прежнее состояние.
— Ты должен понять простую вещь, Азраил, — не оборачиваясь, добавил псайкер. — Я могущественнее тебя. Благодаря моему дару и обучению я переродился в существо, которое настолько же превосходит космодесантника, как ты превосходишь обычного человека. Если бы я захотел, то убил бы тебя на месте, даже не доставая меча.
Магистр ордена вскочил, готовя гневную отповедь, но осекся — Иезекииль повернулся к нему с выражением лица не воинственным, а скорбным.
— Я не угрожаю тебе, Азраил, поскольку в этом нет нужды. Какую бы подготовку ты ни прошел, какие бы преграды ни возвели в твоем разуме против псиоников вроде меня, я способен подобрать к твоим мыслям отмычку, как вор — к замку. Больше того, я могу переставить их по своему желанию, превратить тебя в послушную марионетку.
Вздохнув, библиарий опустил голову. Верховный магистр впервые видел Иезекииля таким по-человечески беззащитным.
— Ты думаешь, твою верность подвергали серьезной проверке? Тебе кажется, что силу твоей личности, твою целеустремленность по-настоящему испытывали вербовщики ордена и Хранители-во-Тьме? Тебе известно, какие мытарства уготованы подобным мне? Через какие мучения мы должны пройти из-за врожденного отклонения в генах? Речь не о том, подходил я или нет для превращения в космодесантника: когда Темные Ангелы нашли меня, на кону стояли моя жизнь и душа!
Снова посуровев, он сузил здоровый глаз.
— Я псайкер. Ведьмак. Предсказатель горестей. Некромант. Я обитаю между мирами, не принадлежа полностью тому или другому. Ступаю по тропам, невидимым для людей. Отпираю двери в логова величайших зол. Противостою искушениям, которые сломили бы волю меньших созданий.
Азраил молчал, пораженный вспышкой обычно немногословного библиария.
— Ты спрашиваешь, что я значу для тебя? Требуешь открыться перед тобой, верховный магистр? — Иезекииль вновь обратил на него нездешний взор. — Я — ничто, ведь иначе я стал бы всем!
Развернувшись, старший библиарий зашагал к выходу. Ошеломленный владыка ордена не стал останавливать его. Взмахнув рукой, Иезекииль открыл дверь и вышел под перестук своих талисманов и амулетов.
От грохота захлопнувшейся двери Азраил моргнул.
Еще несколько минут воин смотрел на нее, стараясь переварить случившееся. Единственный четкий вывод, сделанный им на основании событий последних минут, звучал так: в дальнейшем вопросы следует формулировать более точно.
14
На холме стоит осыпавшаяся башня с мертвым взглядом пустых окон; ее зубчатые стены разрушены изнутри. Сверкает молния. В самом нижнем окне мелькает лицо; хрупкие пальцы сжимают железную решетку. Ночной воздух разрывает заунывный вой — не животного, а отчаявшегося человека.
Небо чуть светлеет, но это не заря, а отблески свирепых пожаров. Огонь вздымается из самой земли, и в его треске слышится хохот безумца. Пламя лижет руины, словно бы ощупывает их в поисках входа. Пылающий ад окружает башню, отбрасывая кирпично-красное сияние на камни, изъеденные временем.