Лупе со значением посмотрела на меня. "Я хочу, чтобы ты занялся со мной любовью. Ты готов?"
"Я не знаю."
"Я хочу, чтобы ты попробовал!", сказала она с не истовым раздражением. "Я хочу, чтобы ты оттрахал меня, как ты умеешь. И я говорю это тебе, Эдди, а не сэмми!"
Раз уж так было сказано, я почувствовал себя обязанным повиноваться. Поначалу было странно. Фактически, я почти не участвовал в процессе. Но чуть погодя мы вовлеклись поглубже, старый, возбужденный, утонувший в любви Эдди По пробился сквозь стены сэмми и частично принял на себя управление. Солнечный свет окрасил тело Лупе в оранжевый цвет. Оранжевый, как картины другой пустыни, которые я когда-то видел в журнале. Оранжевая Гоби. Мои мысли двигались лениво, и слово "Гоби" застряло в голове распухшим оранжевым звуком. Гладкость кожи Лупе, неестественно нежная для моих обостренных чувств, тоже обладала звучанием, шелковистым шепотом под моими пальцами. Мы занимались любовью очень долго, а Фрэнки в это время снимал нас для позднейшей передачи, пока солнечный свет не превратился в ярко-алый, а потом исчез, это было медленное траханье в пустыне, от которого что-то безумно изменилось в моей башке. Одну мгновение я весь был сэмми, настороженный и внимательный, отмечая участившееся дыхание Лупе и разнообразные другие реакции, в следующее - был неразрывно с нею, с ее влажным нижним лоскутком, на открытии нашего шоу, бойфренд-герлфрендом, глубоко растворившимся друг в друге, был на стремнине эмоции. А иногда я обнаруживал себя запертым меж этих двух состояний, вовлеченного и не вовлеченного, и у меня были странные мысли, что я вижу, как неоновые надписи одна за другой загораются на моем мысленном небе, но лишь одну я могу вспомнить - Что Если Увеличение Этого Царства Единственно Имеет Значение? Остальные надписи были неразличимы. Когда я смотрел в лицо Лупе, я мог прочесть все чувства, что она прятала от меня - они были так ясны, как если бы эти слова были написаны по-испански в уголках ее глаз.
Потом мы лежали, обнявшись, должно быть, еще около часа, следя, как небо становится пурпурным и звездным, полумесяц скользнул вверх, чтобы повесить над восточными холмами символ ин-янь. Мы никогда не делали этого прежде, никогда не занимались ласками пост-коитус - всегда было: Окей, теперь перейдем к бизнесу - и хотя я часто отчаливал на дистанцию сэмми, настороженный звуками ночи или движением рептилии, у меня и мысли не было покидать ее. Она задремала, а я продолжал удерживать ее, верный, как пес на наркотиках. В конце концов, убежденный, что мы в безопасности, я тоже задремал. На меня наползали сны, вспышки пограничной жизни, красные ночи, в которых я шагал рука в руке с Лупе, с ней было легко... сны без швов перетекали друг в друга, в более запутанный сон того же характера. Мы были на Калье 44, возле Ла Перфидиоса, адского танцзала с черным светом, где я ошивался, когда мне было четырнадцать, высматривая туристов, чтобы ограбить их. Все смотрели на нас. Шлюхи, мошенники, уличный продавцы. Они улыбались и восклицали, словно почему-то гордясь нами, а красный огонь Эль Райо над головой больше не казался барьером, а горячим фундаментальным небом, под которым я достиг своей зрелости.
x x x
Я заснул в пустыне, но проснулся в саду, таком великолепном и обширном, что подумал, что, должно быть, еще сплю. Лупе и я лежали среди высокой травы под деревом сейбой, ее ветви заплели эпифитные лианы, и эти лианы усеивали цветущие орхидеи. Широкая тропинка, выложенная камнем, проходила слева от нас, и я слышал, как где-то близко журчит вода. Среди рядов фруктовых деревьев и цветущего кустарника я увидел расчищенное место с деревянной скамейкой. Воздух был прохладен и пах чем-то сладким, а деревню скрыла растительность... или же волшебство унесло ее прочь. Когда я понял, что сад реален - реален достаточно, чтобы, по крайней мере, победить мое недоверие я нашарил в штанах шприц и вонзил себе в бедро. Как только стихло первой возбуждение, я поднялся на ноги и шагнул на дорожку. Она вела между рядами сейб к ацтекской пирамиде с осыпающимся фасадом. Маленькой. Я прикинул, что до крыши не более пятидесяти футов. Вход охраняли две статуи пернатых змеев, их лица сильно выветрились.
Я растряс Лупе и помог ей встать. Как только она стряхнула паутину сна, то совершенно потерялась, испугавшись места, а как только страх прошел, она стала беспокоиться о Чилдерсе, желая знать, где он, и что нам надо делать.
"Он рядом", сказал я. "Много шансов, что он где-то здесь рядом. Но нам не надо об этом беспокоиться. Нам надо сообразить, что, к черту, делать."
Сомневаюсь, что после этого она почувствовала себя лучше, но когда мы приблизились к пирамиде, она начала инструктировать Фрэнки, что снимать. Мне осторожно продвигались, бросая взгляды по обеим сторонам, не видя ни одной живой души и вообще ничего живого. Ни птиц, ни насекомых, ни ящериц. Место было истинным натюрмортом. В нем ощущалась приятная пустота фойе, некоего окружения, созданного, чтобы принять жизнь, но не жить в нем. Я не эксперт, но пирамида в своей разрухе казалась подлинной. Камни потеряли цвет и стали серыми, края отдельных блоков сносились и закруглились, я между пернатыми змеями лежали куски разбитого камня, что, должно быть, свалились с их сложенных крыльев. Единственным штрихом не подлинности было слово, вырезанное на притолоке над дверью: AZTECHS. За дверью внутрь вел затененный коридор. Лупе считала, что нам надо исследовать другие стороны пирамиды, но я сказал, что если мы не войдем внутрь, то с таким же успехом можем удалиться.
Спор за нас рассудил Чилдерс.
Он вышел из-за пирамиды, неся винтовку и рюкзак в одной руке. Солнце блестело на его щетинистой голове, и, несмотря на свое спокойствие, он сильно потел. "Не могу найти вход", сказал он с неким раздражением. "Вам больше повезло?"
Так как мы стояли на вершине лестницы в тени дверного проема, я нашел этот вопрос несколько странным, но Лупе, очевидно, нет.
"Позади нет дверей?", спросила она. "Мы как раз хотим пойти посмотреть."
Он уставился на нас, хохотнул, положил свой рюкзак и прислонил к нему винтовку. Потом пошел по ступеням к нам. "Смеетесь надо мной? Он здесь, не так ли?"
"Прямо за нами", сказал я. "Не видишь?"
Он остановился на верхней ступени и посмотрел прямо на меня. "Нет, не вижу."
"Ты мог бы войти, парень. Дверь широко открыта."
Он изучал меня, те три волнистые линии на лбу углубились.
"Что внутри?", спросил он.
Я сунул руку в карман, нащупал шприц и воткнул его прямо через материю. Монтесума, подумал я, что-то встроил в конструкцию двери, что ослепляет микроприятелей Чилдерса точно так же, как сам Монтесума слеп к Чилдерсу. Это было преимущество, на которое я надеялся. Стоило задуматься, что если Чилдерс не видит дверь в коридор, то он не увидит и никого, стоящего внутри.
"Сколько еще иголок осталось, Эдди?", спросил Чилдерс. "Впрочем, не имеет значения. Вколи хоть всю пачку, я все равно возьму тебя за задницу."
Должно быть, я попал в крупный сосуд, потому что сильно застучало сердце и я весь зашатался. "Там прохладно", сказал я Чилдерсу, "и нет ничего. Просто пустой коридор."
Он снова изучал меня, решая, что делать. "Ты пойдешь первым."
"Мне-то зачем?", спросил я. "Давай, мужик. Делай свой маленький фокус."
"Олл райт." Он начал расстегивать камуфляжную куртку. "Уладим это по-твоему."
Я надеялся, что моя похвальба может его замедлить. "Знаешь, что я понял?", сказал я. "Ты такой же, как Зи. Ты выполняешь приказ Хозяина. Только ты похож на злого близнеца Зи."
"Злого? Да ради бога! Мой наниматель - друг всего человечества. Ему иногда нравится совать палец и пошевеливать муравейник. Но он любит маленьких сверчков." Он подмигнул. "Ты мне веришь, Эдди?"
Грудь у него была безволосой, массивной, испещренной, наверное, по меньшей мере сотней татуированных одинаковых символических красных муравьев с глупо выпученными глазами и преувеличенными ушками. Он взглянул на них вниз, очевидно восхищаясь изобилием. Я выбрал этот момент, чтобы достать платочек Лупе из кармана рубашки. Я спрятал руки за спину, развязывая узел на платочке.