Рудик. Ну, завтра ж у нас двадцатое, или чо?
Олигарх. Или чо, Рудя, или чо. Мы ж вам вроде как авансом платим?
Рудик. Ну.
Олигарх. А со следующего месяца, наш бизнес прикрывают, и сдаётся мне, что ты об этом неплохо информирован?
Рудик. Чего? Дед, ты это щас к чему ваще?
Олигарх. А к тому, внучек, пусть твои пацаны не беспокоятся и лишний раз в баньке попарятся, ни к чему им в такую даль тащиться, тем более туда, где их не ждут и совсем им не рады?
Рудик. Ты чо, меня стращаешь, что ли, бомжатина?
Олигарх. Не стращаю, Рудик, не стращаю. Это я с тобой прощаюсь, причём заметь, по-хорошему. Прощай, Рудик. (Отключает телефон).
Рудик. Так пацаны, завтра еду я сам и Колян. Колян, пукалку возьмешь, если что... Поможем родному государству очистить родные просторы.
Голос. А я чо...
Рудик. Ты здесь, за старшого, а пока, волоки синяка, послухаем… (Правая часть сцены затемняется).
Олигарх. С одной крышей разобрались. Ванька! Эй вы! Выползайте.
Выходит Ванька.
Олигарх. Попроси завтра отца, пусть крышу глянет, вон, залило всё… А где…
Ванька. Она там это... Ревет, похоже.
Олигарх. И что? Тащи, какая есть. Выведи её к речке и пусть чешет. Ты ж слышал. Через час спецы оклемаются, могут глаз прислать. Так что...
Выходит Надежда. Проходит мимо Ваньки и Олигарха, идёт к «своему» ящику, садится.
Олигарх. Что бы это значило?
Надежда. Надежда.
Олигарх (после паузы, слегка осипшим, напряжённым голосом). Чего?
Надежда. Так меня зовут.
Олигарх. Я так понимаю, что поспать мне не удастся. (Садится).Ну, валяй, Надежда. Рассказывай.
Надежда. Что?
Олигарх. Да всё. Ты же слышала наш тут разговор. Что, где, когда... Видела игру такую, по телевизору? Вот и... Да, а почему у тебя имя такое?
Надежда. Какое?
Олигарх. Не чеченское.
Надежда. Я по маме, русская.
Олигарх. Вот как? И как же тебя угораздило, пойти своих взрывать? Пусть даже наполовину своих.
Надежда. Вы мне не свои. Ваши маму застрелили. Отца... Я пришла, они мёртвые.
Олигарх. Пришла, говоришь...То есть сама ты не видела? А откуда ж ты знаешь, что именно наши?
Надежда. Салман сказал. Брат отца. Дядя. Он видел.
Олигарх. Правда? А ещё кто-нибудь видел?
Надежда. Салман не врёт. Салман всегда правду говорит.
Олигарх. На войне, детка, никому верить нельзя. Только своим глазам. Да и то... Могли быть наши, а могли и ваши. Её, за то что русская, а его за то, что на русской женился. Не знаю, как там у вас сейчас, а в Афгане, такое сплошь и рядом было. Позор семейный смывали. Твой же разлюбезный Салман и мог...
Надежда. Салман не мог.
Олигарх. Ну да ладно, не мог, так не мог. Мне тебя агитировать никаких резонов. И всё же, почему они тебя, полукровку, рискнули на такое дело отправить?
Надежда. Мы до войны здесь жили. Я город знаю. Язык знаю.
Олигарх. Логично. И много вас тут таких? Знающих. (Пауза). Я, конечно, могу ошибаться, но сдаётся мне, помирать тебе не очень хочется. Вот и к Терентичу, батьке евойному, сама подошла. И когда вешали тебя, энтузиазма не проявляла, никаких тебе за родину, за ... кто там сейчас у вас, ни прочих аллахакбаров... Отсюда вывод, либо эти твои родственнички, хреновасто тебя обработали, во что я не очень верю, так как их технологии мне слишком хорошо известны, либо жажда жизни в тебе, сильнее всей их наркоты и психологической обработки вместе взятых. И в это я верю, куда охотнее. Надежда должна умирать последней. Надежда вообще не должна умирать. (Дальше говорит всё тише, и уже как будто сам с собой). Надежда умирать не должна. Не имеет права. Потому что, когда надежда умирает, и ты умираешь, всё умирает... Смерть Надежды...
Ванька. Олигарх, ты чего? Олигарх?!
Олигарх. А?... Устал я что-то... Ладно... Вот что... Девочка. Ты всё-таки подумай... Ты пойми. Здесь не враги. Не друзья, нет... Но и не враги... Здесь все такие же, как ты. Ломанные. Ломанные, но живые. И жить хотящие. И те, кого ты рвануть должна была, они ведь тоже... В общем, думай. (Встряхивается, с трудом, но снова приходит в себя). И думай быстро. (Роется в столе, достаёт ручку и клочок бумаги). Вот тебе принадлежности, рисуй, что знаешь.